Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах

— Нет, я хочу нарисовать тебе полную картину, выдать по полной норме. Оказалось, что пуэрториканец — художник и бывший корабельный радист, получивший увечье в результате кораблекрушения. А когда я ему вмазал, то повредил позвоночник. Блондинка работала в местном универмаге, в отделе по найму — большая шишка! Она вчинила иск городу на сто тысяч. Городское управление встало на мою сторону, и мы устроили ей веселую жизнь. Сначала она потеряла работу в универмаге, когда хозяева узнали, что она замужем за цветным. Прошло больше года, пока шло следствие, и весь год мы ходили к ней, уговаривали, грозили. Мы говорили с ее адвокатом, угрожали санкциями ее домохозяину. Наконец он вынудил их съехать с квартиры. Ни одна газета про них не писала — только левые листки. В итоге их дело так в суде и не слушалось, потому что у нее вдруг крыша поехала от всего этого, и ее упрятали в психушку.

Лоуренс с трудом открыл глаза.

— Ну и в чем мораль, Марти? Когда на твоих глазах происходит ограбление, не вызывай полицию?

— Не знаю, в чем мораль. Я просто рассказываю тебе о Марти Бонде, самом крутом полицейском Нью-Йорка. Беда твоя в том, что ты вообразил, будто работа в полиции это как в кинобоевике — все чисто, лихо, умно…

— Да сам ты полицейский из кинобоевика — идешь по пути наименьшего сопротивления, выбиваешь «правдивые показания» из первого встречного. Прекрасное у Марти Бонда представление о правосудии: левой под дых! — Он смотрел на меня злыми глазами.

— Возможно, мое представление — и есть наиболее правильное. Ты же сам меня знаешь — самый заслуженный полицейский в Нью-Йорка, герой малышни!

— Шел бы ты…

— Я уйду. Понимаешь, Лоуренс, я никогда не думал о себе как о сознательном негодяе, ни даже как о мерзком типе. Но, наверное, я все же был таким. После случая с миссис Да Коста Дот не желала меня видеть. Похоже, я перестал быть ее «идеалом» полицейского. Но она не поняла одной простой вещи — я же вовсе не любил пускать кулаки в ход… Просто когда у тебя все идет как по маслу, ты стараешься не сбиваться с ритма. В большинстве случаев я оказывался прав. Обычно если человек оказывается поблизости от места преступления, неважно как, почем, зачем, он и виноват. Возьми, к примеру, дело Роджерса-Грэма, после которого меня вышибли. Я был…

Тут Лоуренс попытался отвернуться от меня, но не смог.

— Не хочу об этом слышать…

— А ты послушай. Мне нужно выговориться — так легче станет. Понимаешь, малыш, со мной на днях произошла одна неприятность, и я стал вспоминать свою жизнь, свое прошлое.

— Но я все знаю про это дело. Ты совершил ошибку.

— Конечно. Но только ты вот чего не знаешь: этот чертов Роджерс заявил, что я его сознательно преследовал. Что правда, то правда. Он был из этих черномазых умников. Молодой хлюст работал разносчиком в скобяной лавке. Вот чего ты не знаешь о том деле: за семь месяцев до того убийства меня вызвали в Центральный парк — там у дамы сумочку вырвали из рук. В десять утра богатенькая, тетка идет к станции подземки, и по дороге на нее налетает парень в джинсах — только это она и успела разглядеть — и сшибает ее с ног. Старуха встает — а сумочки нет как нет. В сумочке у нее лежало девяносто долларов. Я приехал туда минут через пять и вижу, как этот самый Роджерс в джинсах выходит из соседнего дома — он туда заказ доставлял из скобяной лавки. Я его обыскал и нашел семьдесят долларов — он начал мне нести какую-то ахинею, что, мол, на бегах выиграл. Я надел на него наручники — он тут же заткнулся — и оформил задержание. Старуха не могла вспомнить, белый на нее напал или цветной, но только она была уверена, что все это произошло ровно в десять.

— Прошу тебя, Марти, не надо…

— Молчи и слушай. Тебе всегда нравились криминальные истории. Этот сопляк Роджерс во всем сознался, но когда я его привел в КПЗ, он вызвал по телефону жену крупного издателя, которая поклялась, что Роджерс доставил ей покупку из скобяной лавки и с полдесятого до четверти одиннадцатого чинил детскую коляску. Она с такой уверенностью назвала время, потому что у нее был назначен визит детского врача в одиннадцать, и она просила Роджерса не спешить. Этот умник не мог мне этого сразу сказать и выставил полным дураком. Судья меня попросил покинуть зал — это чтобы произвести впечатление на жену издателя, а я напоследок пообещал Роджерсу его урыть. Несколько месяцев спустя, когда в парке убили парня, я прямиком пошел в ту скобяную лавку и узнал, что в тот вечер Роджерс доставлял заказ по адресу вблизи места преступления. Я получил от него признание — мы еще до отделения не дошли — и у меня был даже один свидетель. Из тех, для кого все цветные на одно лицо. И вот через год я прокалываюсь по-серьезному, когда зацапали Грэма, и он начал брать на себя все, в том числе и то убийство в Центральном парке. Газеты раздули шумиху, ну а остальное ты знаешь. В управлении решили со мной больше не церемониться и по-быстрому отправили на пенсию. Но я до сих пор считаю, что Роджерс безусловно имел ко всему этому какое-то отношение…

— Марти! Умоляю, хватит!