«Ближние люди» первых Романовых

«Мятежников», по свидетельству участника событий известного шотландского офицера на русской службе Патрика Гордона, было около четырех или пяти тысяч человек. В основном они были безоружны, но в толпе мелькали дубины и палки. Одновременное появление такого количества людей, возбужденно требовавших встречи с царем, чрезвычайно напугало царскую семью. Потом говорили, что царица Мария Ильинична, только недавно родившая царевну Феодосию, болела из-за этого «болши году». Конечно, для царицы это должно было быть потрясением, поскольку речь шла о жизни ее отца, против которого выступил московский «мир». Не говоря уже об опасениях за жизнь самого царя Алексея Михайловича и находившихся рядом детей.

Первоначально царь Алексей Михайлович вынужденно вступил в переговоры с мятежниками, нарушившими его покой. Повторилась история 1648 года, когда «мир» также добивался от царя «наведения порядка» и устранения из своего окружения бояр, виновных в разорении людей. Не случайно среди требований, по словам Патрика Гордона, было «возмещение [убытков] за медные деньги, соль и многое другое». Люди спрашивали царя: «Чему де верить?» Нижегородский дворянин Мартьян Жедринский смог передать царю положенный в шапку подметный «лист». Кстати, символичная деталь: даже в такой момент восставшие выказывали уважение к царскому чину, чтобы не было передачи «листа» из рук в руки. Но царю все-таки пришлось принять оскорбительное для него послание.

Собравшиеся в Коломенском требовали, чтобы царь немедленно прочитал это письмо «перед миром» и приказал привести упомянутых в нем изменников «перед себя». Алексей Михайлович пообещал вернуться в Москву и учинить «сыск и указ» после того, как он «отслушает обедню». Ему даже пришлось «дать им на своем слове руку», подтвердив такой уговор рукопожатием с кем-то из мятежников (которого позже так и не нашли).

В этот момент царь Алексей Михайлович уже послал за подмогой, и первыми, о ком он вспомнил, были стрелецкие полки Семена Федоровича Полтева и Артамона Сергеевича Матвеева. Им, как и Патрику Гордону, на свой страх и риск бросившемуся в Коломенское, но не сумевшему пробиться сквозь толпу, запрудившую «дворцовые аллеи», предстояло исполнить царский указ о разгоне восставших. Сделать это было тем сложнее, что, как заметил опытный в военных делах Патрик Гордон, стрелецкие полки (а еще и Первый выборный полк Агея Шепелева) основательно поредели, так как многие стрельцы и солдаты присоединились к бунту.

После первой волны челобитчиков, получивших уверения царя о скором возвращении в Москву, в Коломенское двинулись другие люди, участвовавшие в грабеже двора гостя Василия Шорина. Именно его называли в перечне «изменников» в подметном письме. Случились нападения на дворы и других торговых людей. Согласно документам следствия о Медном бунте, участников волнений в Москве было «болши 5000 человек». Эта толпа уже жаждала крови: «почали у царя просить для убийства бояр, и царь отговаривался, что он для сыску того дела едет к Москве сам». Царю ответили оскорблениями и даже угрозами: «…и они учали царю говорить сердито и невежливо, з грозами: будет он добром им тех бояр не отдаст, и они учнут имать сами по своему обычаю». Тогда и прозвучали слова царя Алексея Михайловича, переданные в сочинении барона Августина Мейерберга: «Избавьте меня от этих собак!» Сказаны они были полковникам верных стрелецких приказов — Семену Полтеву и Артамону Матвееву. По документам сыска, они получили указ «тех людей бити и рубити до смерти и живых ловити».

Всё было исполнено, как приказал царь Алексей Михайлович. Еще один мемуарист, беглый подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин, рассказал о массовых расправах с челобитчиками царю. Большинство пришедших в Коломенское были безоружными людьми, подчинившимися зову толпы или обыкновенному любопытству. По сведениям Котошихина, стрельцы «пересекли и переловили» более семи тысяч человек, «а иные розбежались». Многие люди, которых оттеснили к реке Москве, вынуждены были искать спасения в воде; при этом потонуло больше ста человек. Расправы продолжились вечером и ночью; одних (108 человек, как сообщает Котошихин) повесили, а других утопили, «а иным пущим вором того ж дни в ночи учинен указ: завязав руки назад, посадя в болшие суды, потопили в Москве реке». Новые казни, уже публичные, были проведены на Лубянке и Болоте на следующий день, 26 июля. После этого много недель в Москве продолжались сыск и следствие…

Спасение царской семьи стрельцами полка Артамона Матвеева, конечно, уже никогда не будет забыто, и доверие царя к своему другу останется неизменным. Но оплачено оно было кровью бунтовщиков, которых не щадили ни тогда, ни потом, во время начавшейся разинщины.