«Ближние люди» первых Романовых

В мирное время членам Государева двора, ожидавшим на этом месте царских указов, запрещалось обнажать оружие и ссориться друг с другом, уважая честь царского дворца. Для участников бунта все ограничения были сняты первой кровью, и они устремились во дворец, где раньше если и бывали, то в составе безмолвных стрелецких караулов под началом своих полковников. Началась расправа как с заранее выбранными жертвами, так и попадавшимися под руку царедворцами.

Драматизм случившегося снова помогает понять описание событий у Сильвестра Медведева: «И склонивши напред себя копии, и со всяким оружием яровидно зело на крылцо по леснице мимо святейшаго патриарха пойдоша в верх и со всех стран по стенам и по лесницам, яко звери, в государской дом потекоша». Царица Наталья Кирилловна «в велице страсе» пошла «в полаты своя», а остальные «ближние люди и всякого чина вси, убоявшеся, начаша бежати и хоронитися, кто камо возможе». Поразительная картина разбегающихся кто куда и «метающихся» «сверху на землю» придворных под натиском вооруженной толпы — подобно тому, как некогда пришлось поступить загнанному заговорщиками самозваному царю Дмитрию…

Боярин Артамон Сергеевич Матвеев до последнего оставался рядом с царем Петром. Всё произошло очень быстро; по рассказу его сына Андрея Артамоновича, Матвеева убили, «из рук царских похитивши». Какая-то борьба началась еще в царском дворце. За Матвеева пытался вступиться боярин князь Михаил Алегукович Черкасский, первым, по решению Думы, выходивший увещевать восставших. Пытаясь заслонить Артамона Сергеевича и находившегося, видимо, совсем рядом царя Петра, князь Черкасский упал на боярина. Ворвавшиеся во дворец бунтовщики схватили Артамона Сергеевича Матвеева и расправились с ним на месте. Неизвестно, мертвого или полумертвого его сбросили с Красного крыльца «на площадь против Благовещенского собора». Стрельцы перед этим обрезали древки, чтобы было удобнее колоть врагов, а потом добивали их бердышами, рассекая тела на части…[392]

Суд в те дни был заменен правом толпы на расправу, ее справедливость подтверждалась демонстрацией на Красной площади отрубленных голов и рук под казачьи крики: «Любо». Конечно, неспроста зазвучали на Пожаре повторяющимся эхом голоса разинских наследников. Стрельцы на словах хотели предотвратить Смуту, но сделали всё, чтобы она началась. Как говорил автор «Созерцания краткого», «а за смутою погибель государству последует, из малыя бо искры огня великий пламень происходит»[393]. Вооруженная толпа взяла власть в столице в свои руки и еще три дня расправлялась с назначенными во «враги» боярами и дьяками, диктуя окружению царя Петра свою волю.

На другой день стрельцы снова пришли «с ружьем» ко дворцу и потребовали выдачи «дохтуров Степана жида да Яна», то есть лекарей Аптекарского приказа Стефана фон Гадена (до плена и крещения носившего имя Данила) и Яна Гутменша. Оба они лечили царя Федора Алексеевича, и, возможно, кто-то вспомнил обвинения, ставшие предлогом для удаления боярина Матвеева из дворца. Ибо Стефан фон Гаден и был тем самым «доктором Стефаном» из дела Артамона Матвеева, о котором было известно, что он вхож в боярский дом. Потом, оправдывая свои расправы, стрельцы сочинили целый «приговор», снова объединявший дело боярина Матвеева и иноземных докторов: «А Артемона Матвеева и Данила Дохтура, и Ивана Гутменша, и сына Данилова [побили] [за то], что они на ваше царьское пресветлое величество злоотравное зелье, меж себя стакався, составливали; и с пытки он Данила в том винился». Из этого фальшивого «приговора» становится понятно, почему на следующий день после бессудной расправы над Артамоном Матвеевым, 16 мая, добивались выдачи доктора-иноземца. Испуганный «Данила-дохтур» был пойман «в нищенцком образе» в Немецкой слободе и казнен после пыток[394]. Продолжали искать и сына Артамона Матвеева, но тому удалось спрятаться и спастись, иначе бы его ждала ссылка в Сибирь[395].

Останки Артамона Матвеева, иссеченные бердышами, как и поруганные тела других жертв казней, несколько дней лежали на Красной площади под сильным стрелецким караулом. По рассказу Андрея Артамоновича Матвеева, живший в дому его отца крещеный «арап» по имени Иван, сохранивший верность своему хозяину, «смело пришел на ту Красную площадь и дерзновенно приступя, собрал того господина своего тело в простыню; в чем никто из них стрельцов ему не возбранил». Стыдно ли караульщикам стало на минуту, но почему-то именно арапу Ивану разрешили позаботиться о христианском погребении Матвеева, что и произошло чуть позже в приходской церкви Николы, что на Столпах. На его гробнице была размещена надпись, повествующая о судьбе и страданиях погибшего «ближнего боярина» Артамона Сергеевича Матвеева: