Близость

Мистер Данс, взявший было нож с костяной ручкой, положил его обратно на тарелку. Мисс Палмер вскрикнула. Мать предостерегающе произнесла: «Маргарет!», а Хелен бросила взгляд на Стивена. Но слова извергались из меня сами собой, я как будто бы ощущала их форму и вкус на языке. Меня все равно что безудержно рвало – заставить меня замолчать было невозможно.

– Я видела кандальную и темную. В кандальной хранятся цепи, оковы, смирительные рубахи и путы-стреножки. Когда надевают стреножки, связанные запястья и щиколотки притягиваются ремнями к бедрам, и женщину в таких путах приходится кормить с ложки, точно ребенка, а если она опорожнится, то так и будет сидеть в собственных нечистотах…

– Маргарет! – повторила мать более резко, и Стивен присоединился к ней:

– Маргарет!

– На входе в темную камеру установлена решетка, дверь и еще одна дверь, с толстой соломенной обивкой, – продолжала я. – Непокорных сажают туда в смирительных рубашках, и пытка полной темнотой подавляет волю. Там сейчас одна девушка… и знаете, что самое любопытное, мистер Данс? – Я подалась к нему и прошептала: – На самом деле там должна сидеть я! А не она, вовсе не она.

Мистер Данс перевел глаза на миссис Уоллес, которая громко ахнула при последних моих словах.

Кто-то нервно спросил, что я имею в виду. Как меня следует понимать?

– Разве вы не знаете, что за попытку самоубийства отправляют в тюрьму? – ответила я.

Тут поспешно вмешалась мать:

– После смерти отца Маргарет сильно болела, мистер Данс. И однажды – вот несчастье-то! – перепутала дозу лекарства.

– Я наглоталась морфия, мистер Данс! – выкрикнула я. – И умерла бы, если бы меня не нашли, без чувств, но еще живой. Полагаю, мне следовало позаботиться о том, чтобы меня не нашли так скоро. Но меня спасли, и все прекрасно всё знали – однако мне ничего не было, понимаете? Вам не кажется это странным? Что простая неотесанная женщина выпивает морфий и в наказание отправляется за решетку, тогда как меня спасают и посылают к ней в тюрьму в качестве посетительницы – а все потому, что я дама из приличных?

Думаю, в ту минуту я находилась на грани буйного припадка; но поскольку речь моя оставалась до жути ясной и четкой, вероятно, все походило на обычную вспышку раздражения. Я обвела взглядом всех за столом – никто на меня не смотрел, кроме матери, которая смотрела так, словно не узнавала. Наконец она промолвила, очень ровным тоном:

– Хелен, будь добра, проводи Маргарет в ее комнату.

Мать встала из-за стола, за ней встали все дамы, потом поднялись и джентльмены, чтобы поклониться им вслед. Загремели отодвигаемые стулья, задребезжали бокалы и тарелки на столе. Ко мне подошла Хелен.

– Поддерживать меня нет необходимости! – резко сказала я, и она вздрогнула – видимо, испугавшись, что дальше последует какая-нибудь грубость, – но все равно обняла меня одной рукой за талию и повела прочь, мимо Стивена, мистера Уоллеса, мистера Данса и Вайгерс, стоявшей у двери.

Мать пригласила дам подняться в гостиную, и до второго этажа мы шли по лестнице немного позади них, а потом проследовали выше.

– Что с тобой, Маргарет? – спросила Хелен. – Я никогда тебя такой не видела, ты на себя не похожа.

Я уже несколько успокоилась и ответила, мол, не обращай внимания, я просто устала, голова болит, да еще платье жмет. Впускать Хелен в свою комнату я не собиралась, но она и не попыталась войти: сказала, что должна вернуться вниз и помочь матери. Я заверила, что завтра мне будет лучше, надо хорошенько выспаться, вот и все. Хелен смотрела на меня с сомнением, а когда я прикоснулась к ее щеке – просто по-дружески, чтобы успокоить! – она опять вздрогнула, и я поняла: она боится меня и того, что я могу сделать или сказать сейчас, когда кто-нибудь может случайно услышать. Я расхохоталась, и тогда Хелен повернулась и пошла прочь – спускаясь по ступенькам, она неотрывно смотрела на меня, и ее лицо становилось все меньше, все бледнее, все расплывчатее в густой тени лестничного проема.

В комнате было очень тихо и очень темно – лишь тускло тлели подернутые золой угли в камине да по краю оконной шторы слабо пробивался свет уличного фонаря. Я обрадовалась темноте, даже мысли не возникло зажечь лампу. Стала ходить от двери к окну и обратно, пытаясь расстегнуть крючки тесного корсажа. Пальцы плохо слушались, платье лишь немного сползло с плеч и, казалось, сдавило меня пуще прежнего. Продолжая шагать взад-вперед, я подумала: здесь недостаточно темно! Мне нужна полная темнота. Где бы найти совсем темное место? Я увидела приоткрытую дверь гардеробной. Один угол там показался темнее прочих. Я села в нем на пол и уткнулась лбом в колени. Теперь платье сдавливало меня, словно кулак, и чем сильнее я дергала плечами, стараясь из него высвободиться, тем теснее оно становилось. Наконец я осознала: да у меня же ремни на спине, которые затягиваются все туже и туже!

И тогда я поняла, где нахожусь. Я была рядом с ней, совсем близко… Я ощущала тесные стены камеры вокруг, ощущала смирительный камзол на себе…