BLOGS

... В Старом Руссике - два крупных здания, сразу видно, какое древнее, какое помоложе. Мы идём в древнее. Монах Иона ведёт нас на третий этаж по пыльным лестницам (здесь бригада греков вовсю делает ремонт и, по разговору, вроде бы собирается восстанавливать балконы на внешней части храма). Здесь, на третьем этаже, - престол святой великомученицы Варвары. Заходим. Приложились к святым мощам великомучениц Варвары и Катерины, Параскевы и мученицы Александры. Монах помолился, мы, перекрестившись и помолившись, постояли.

На втором этаже - престол сорока двух Амарейских мучеников.

- Очень редкий престол, - говорит монах Иона. - Я даже не знаю, где у нас в России такие престолы есть. Они, конечно, есть, но очень-очень редко встречаются... Сорок два воеводы почти шестнадцать веков назад приняли мученическую смерть во имя Христово в Амарейской пустыне... Есть престол сорока Севастийских мучеников, а это сорока двух Амарейских. Другой случай... Вы уж не перепутайте, - монах смотрит на меня и на мой блокнот.

«Отец Иона похож на Аввакума, каким его рисуют иногда в книгах или на картинках», - подумал я. Действительно, он говорил и смотрел как-то истово, молился истово, а каждое слово из его уст я ощущал физически, как глоток пищи, проваливающийся через сознание в сердце. Как печать или, вернее, как крестик миропомазания во время соборования. Слово летело в меня, печатало... А я слушал и слушал, боясь прервать монаха, боясь громким вздохом сбить ритм его речи. Я уже ничего не записывал и привожу фрагменты его монолога по памяти.

- Меня в партию однажды пригласили. А мать сказала: «Уйдёшь, прокляну! Лучше пусть не будет у меня сына. Отрекусь!» Я дивился тогда. Думаю: как же так, мама? Как ты можешь отречься от меня? Мы с матушкой, как одна душа, жили... А матери виднее было. Смерти нет. Душа, если спасётся, наследует Царство Божие. А вот в партию - там дорога только туда, в геенну. Молитвами материнскими Бог хранил меня. Подумайте только: я служил радистом в авиаполку бомбардировщиков стратегического назначения на Сахалине. Дело было в шестидесятых годах. Или уж начало семидесятых?.. Не помню. - Он перекрестился. - Так вот, в те-е-е времена, в те страшные времена, когда КГБ, политотделы и всякие другие «разведчики» следили за нами-то, рядовыми и сержантами, тогда, в те времена, наш командир полка, - и иеромонах с горящими глазами поднимает вверх руку с двумя перстами, - был верующим человеком! Православным! Нашёл он нас нескольких - трёх или четырёх человек, и, бывало, молились вместе! Господи! Чудо-то какое!

- В такой должности он наверняка был коммунистом, - говорю я о.Ионе.

- Не знаю, не спрашивал. Моё какое дело? Господь знает, где своих людей расставить, Ему виднее. И мне знающие люди говорили, да я и сам убедился, - Его люди, по Его промыслу везде стоят: и в КГБ, и в Центральном Комитете стояли, и в прокуратурах... Всякая власть от Бога, но многие люди власти не от Него. Придёт Страшный Суд, и будут люди, что избраны Богом, стоящие сейчас среди тьмы у горнила власти, будут они ещё и нас судить! И заступаться за нас перед Господом, и отворачиваться от нас. Вот какие люди есть у власти...

О.Иона крестится, гремит ключами, целует иконы и ведёт нас к выходу. С печалью и испугом оборачивается на образа:

- Прости, Господи, наболтал тут лишнего... Прости, Господи, да не во вред сказанное будет.

Иеромонах ещё наверху, у престола святой великомученицы Варвары, а потом в коридорах и на лестнице, с перерывами рассказывал нам историю пострижения сына сербского царя. Было это в самом начале биографии самого монастыря Старый Руссик.

Прискакали как-то под вечер к стенам храма два всадника: один молодой совсем, второй - слуга - постарше немного. Молодой человек представился сначала просто - Руссик. А чуть попозже (видно, после беседы со слугой-товарищем) признался, что вечером или к ночи за ним может прискакать погоня. Признался и в том, что он не просто отрок, а сын царя, что хочет уйти от отцовского беззакония и вообще от власти.

Монахи насторожились. Игумен задумался. Башню и ворота заперли. И тут, в сумерках, появился отряд воинов. Они были уставшими, а потому, наверное, в меру ретивыми - расположились вокруг монастыря и стали ждать утра.

А игумен возьми да и спусти им на верёвках бочку вина: дескать, пейте, люди добрые, но до утра я вас в монастырь всё равно не пущу. Ну, и на том спасибо. Перепились добры молодцы и спят вповалку.

Когда же утром встало солнышко, выглянул в окошко молодой монах и крикнул воинам: «Братья! Вы за Руссиком приехали, но я уже не Руссик. Я - инок Савва!» - и бросил им в окошко прядь своих волос от пострижения.

Так был пострижен в монахи Савва Сербский - святой святитель сербов, человек, с именем которого связано движение православия на Запад. Человек, с именем которого и сегодня сражаются сербы в Боснии и Герцеговине против наступления ислама и хорватского псевдокатолицизма, смешанного с шальной политикой, грязными деньгами и сомнительным «миротворчеством» ООН.