Блок 11. Выхода нет

— …комендант в любом случае убьет нас всех, — договорил Моше начатую им фразу, игнорируя слова Яцека. — Вы разве не помните, что говорят тому, кто попадает сюда? «Сначала вы примите дезинфекционный душ, а затем вам дадут молоко, сливочное масло, хлеб…» Душ… Эсэсовцы всегда врут. Брайтнер попросту забавляется с нами, как с игрушками, а когда ему это надоест, он отправит нас всех в Krematorium[79] — в этом можете быть уверены. Поэтому мы должны помочь Отто сбежать.

— Да, но если… — начал было возражать Яцек.

— «Люди, избегая смерти, устремляются к ней», — процитировал Иржи высказывание Демокрита. — Самое прекрасное — это то, что мы уже мертвы.

— Это верно, — неожиданно поддакнул Берковиц. — Иржи прав. Мы уже мертвы. Убьют ли нас сегодня утром или завтра или через месяц — нам все равно не избежать своей судьбы. И это делает нас сильными. Нам уже ничего не страшно.

— Послушайте, — сказал Моше, — я сейчас понял, почему комендант решил загнать нас в этот барак.

— Для того, чтобы нас убить, разве не так? — спросил Яцек.

— И для этого тоже, но не только для этого. Мы — цветные стекляшки в мозаике. Каждый из нас — маленькое и мало что значащее стеклышко, входящее в состав мозаичного рисунка, который намного больше нас по размерам. Поэтому я в самом начале считал, что мы не сможем ничего сделать. А затем… — Выражение лица Моше стало очень серьезным. — Затем, когда обершарфюрер стал бить Элиаса, меня осенило. Мы все — мало что значащие фрагменты мозаичного рисунка, который намного больше нас по размерам, однако если мы соберемся вместе, если мы гармонично соединимся друг с другом и образуем единое целое, то каждая из частичек этого целого приобретет смысл. В отдельности же каждый из нас не значит ничего. Знаете, почему мы оказались здесь, в лагере? Потому что каждый из нас всегда думал только о себе самом и о том, что волновало лишь его самого. Ты, Берковиц, думал о деньгах. Бедняга Элиас думал о религии. Иржи — о театре… ну, и о мужчинах. Я думал только лишь о своих сделках. Даже Мириам, хотя она и лучше всех нас остальных, думала только о своей семье. Мы оказались неспособными увидеть то, что происходит вокруг нас. Мы полагали, что политика — дело грязное и что нам не следует в нее вляпываться. Однако наступает момент, когда это приходится делать.

Берковиц собрал в ладонь клочки бумаги, которые он и другие заключенные использовали для голосования, поднял руку до уровня лица и затем стряхнул эти клочки с руки. Они, слегка порхая, упали на пол. Глаза Берковица за поцарапанными стеклами очков сверкнули.

— Стекляшки в мозаике… — задумчиво сказал он.

— Если мы объединим свои усилия, — продолжал Моше, — результат будет больше, чем простая их сумма, и мы сможем что–то сделать. Возможно, это «что–то» будет незначительным. А может, нам удастся сделать нечто весьма существенное.

Wäscherei погрузилась в напряженную тишину. Даже Мириам после этих слов Моше замерла и стала внимательно прислушиваться к разговору.

— Он прав, — после долгой паузы сказал Берковиц. — Моше прав.

— И это говоришь ты, Берковиц! — воскликнул, почти закричал Яцек. — Ты, который всегда думал только о своих деньгах!

— Я был приучен принимать окружающую действительность такой, какая она есть, даже если она и гнусная. Я способен почувствовать, что та или иная компания катится к банкротству и что спасти ее уже нельзя. Так вот, я сейчас чувствую, что я слишком стар для того, чтобы выжить в концлагере. Но, прежде чем меня не станет, я могу еще что–то сделать. Я тебя поддерживаю, Моше. Я сделаю все, что смогу, чтобы тебе помочь.

Финансист широко открыл рот и засунул в него указательный палец.

— Вот здесь, внутри коренного зуба, я спрятал бриллиант. Эсэсовцы и лагерный врач об этом даже и не догадываются, потому что он замаскирован под идеально похожей на поверхность зуба фарфоровой оболочкой. Ее изготовил лучший стоматолог Лондона. Я ведь, в общем–то, не испытывал большого доверия к Гитлеру… Здесь, в лагере, мне от этого бриллианта все равно не может быть никакого толку. Если бы о нем кто–то узнал, меня убили бы, чтобы его забрать. А вот за пределами лагеря этот бриллиант можно продать. Тебе, Отто, после побега понадобятся деньги. Так что будет разумно, если я отдам его тебе.

«Красный треугольник» с сомневающимся видом покачал головой.

— Я…

— Возьми его. Он, по крайней мере, принесет какую–то пользу. Вместо того чтобы оказаться на каком–нибудь кольце, которое купит какая–нибудь дама и которым она будет хвастать, когда будет проводиться какая–нибудь soirée[80], он лучше спасет кому–то жизнь. Сейчас нужно просто вытащить его наружу.

— А как это сделать? Что тебе сказал по этому поводу стоматолог?

— Вытащить его будет нетрудно. Нужно подцепить его чем–то вроде рычажка и сильно надавить.

— Тебе будет больно.

— Не очень. По крайней мере мне так говорил стоматолог. Кроме того, это не так уж и важно. Давайте сделаем это побыстрее.

Отто огляделся по сторонам, подыскивая что–нибудь подходящее.

— Нож, — предложил Моше.

— Верно, нож Алексея. А где он?