Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

О движении судили по толчкам и броскам, которые особенно ощущались при резком торможении. Вокруг стояла темнота, сколько было времени, никто не знал. Где-то рвались артиллерийские снаряды, мы слышали звук от их разрывов, но это было где-то там, вне опасности для нашей колонны.

Путь казался бесконечным. Ноги от мороза и неудобного лежания онемели и потеряли чувствительность. Наконец переехали Ладогу. При движении по лесной дороге, где корни деревьев делали дорогу похожей на крупную стиральную доску, нас разбросало по полу кузова.

Любые горести когда-нибудь заканчиваются. Завершилась и переправа через Ладогу. Мы прибыли в Жихарево и остановились. Из кабины вышел водитель и сказал:

– Приехали, ребята, вылезайте.

Мы лежали на полу кузова без признаков жизни. Тогда он открыл борт и стал сгружать нас на снег, как мешки или дрова.

Когда наша машина встала, я не мог двигаться. Меня стащили на снег. Подняться и встать на ноги самостоятельно не смог. Помог кто-то из спецов. Я еще не знал, что при переезде через озеро обморозил пальцы на обеих ногах. Постепенно все куда-то пошли, вытянулись в цепочку по едва заметной узкой протоптанной в снегу тропинке. Шли долго, тяжело переставляя отекшие ноги. В конце концов мы оказались в бараке с пунктом питания.

6 февраля 1942 года

Был в райкоме. На фронте неопределенно. Эпизоды уничтожения фашистов не производят впечатления. Важно сообщение Информбюро. Где-то наши семьи. Представляют ли они, что наша жизнь такова. Ленинград – это борьба за честь Родины во всем: живем без света, топлива, воды, уборных, в холоде, без удовлетворения голода. О трамваях никто даже не думает. Ленинградец походит на охотника, потерявшего оружие, – почти каждый вооружен посудиной для воды и порции супа, закутан, кто во что горазд – на внешний вид никто не обращает внимания. Жизнь теплится в глазах и только [М. К.].

7 февраля 1942 года

Вечером по просьбе больных прочитал лекцию о морали и нравственности. Остались признательны. РК прислал 100 г табаку на каждые шесть человек курящих.

А на рынке произвол: пачка «беломорканала» – 75 руб. случайно, а нормально – за 300 г хлеба. Хлеб иногда можно купить 100 г за 30–40 рублей. Продают и меняют продукт на продукт, а деньги почти бесполезны, за них можно купить только у мародеров. У меня уже полтора месяца более 100 руб. в кармане не бывает. Живу на 20–30 рублей. Граммы скоро не буду иметь возможности выкупать [М. К.].

«Зам. Председателя Ленгорисполкома

тов. Андреенко от академика архитектуры

Котова Григория Ивановича

Находясь в крайне трудном положении, обращаюсь к Вам с просьбой оказать мне возможную помощь продовольствием.

Сам я в настоящее время лежу – врачи прописали мне усиленное питание, крупу, сахар, муку. И для поддержания сил крепкое вино и шоколад…

Между тем положение мое и моей семьи очень тяжелое – недавно скончалась жена моя, дочь моя, ухаживающая за мной, тоже крайне истощена. Продуктов у нас никаких нет.

Ввиду всего это, я решаюсь обратиться к Вам с этой просьбой, надеясь, что Вы не откажете мне в помощи.

7-II-42».

«Дорогой Иосиф Виссарионович!

Мой муж Владимир Софроницкий находится в Ленинграде. Я уже три месяца о нем ничего не знаю. Сегодня пришла телеграмма от его сестры с призывом о помощи. Я наводила справки о муже через Комитет искусств – мне ничего не сделали.

Я Вас умоляю спасти их от неминуемой смерти. Каждая минута дорога. Я верю, что вы мне поможете.

Е. Софроницкая.

7-II-42 г».

8 февраля 1942 года

Вчера упорно говорили о прибавке хлеба. Пока ничего. Купил пачку табаку за 100 рублей. Рад, как ребенок! Изголодался по куреву. Начинаю ежедневно откладывать хлеб для обмена на табак. Пачка приравнена 400–500 г хлеба. <…>

Подтверждаются случаи людоедства и трупоедства. <…> На улице у трупов вырезают мясо. Среди рабочих нашего завода вскрылись два случая. Один рабочий пытался убить жену, другой – жиличку. Оба мотивируют свои проступки нестерпимым голодом и желанием употребить плоть своих жертв в пищу [М. К.].

9 февраля 1942 года