Блокадные нарративы

Начиная по крайней мере с середины 1930-х годов Гор постоянно обращается в своей работе к теме лирической поэзии. Его пасторальные персонажи – сахалинские гиляки открывают для себя Пушкина и понимают его вернее и глубже миссионеров от ленинградского студенчества; поздние заметки о Хлебникове, Заболоцком и поэзии 1920-х годов, выдержанные в жанре «размышлений писателя», сосредоточены в основном на вопросах природы поэтического творчества. Такие фрагменты не представляют интереса в качестве «филологических» наблюдений, так как всегда избегают конкретизации и любых содержательных конфликтов, в том числе с принятой в советском каноне интерпретацией: любой ряд поэтов, принадлежащих любой традиции, у Гора всегда демонстрирует «волшебное обаяние» «утреннего мира», «странность литературы», способность к «преодолению времени и пространства» и «чудесным превращениям» чего угодно во что угодно другое – основной интерес здесь состоит в том, какое значение повторение подобных формул составляет для самого Гора (помимо, по-видимому, прямолинейной реализации просветительской функции литературы). Фигура поэта – носителя синкретического мышления реализуется у Гора в собственных стихах 1942–1944 годов в лирическом персонаже, противостоящем блокаде не как системе обстоятельств, но как противоположному состоянию мира. Конституирующие признаки «блокады», реализующейся прежде всего в языке и восприятии[422], и составляют блокадный текст цикла, определяя его общую тему[423], несмотря на чрезвычайно скромное присутствие ленинградской фактуры.

Текстологические обстоятельства, в первую очередь то, что авторская последовательность стихотворений не может быть строго установлена ни на основании датировки, ни по авторским спискам, ни с помощью сюжетной или иной линейной внутритекстовой структуры, в известной мере вынуждают читать цикл «во все стороны», что, как представляется, отвечает и определенным принципам поэтики этих стихотворений. С формальной точки зрения стихи Гора характеризуются прежде всего высокой гомогенностью практически на всех уровнях организации текста. Этот тезис можно проиллюстрировать на примере одного из стихотворений, ранее не публиковавшегося:

Мне Гоголь сказал по секрету
Что осень забыта, убита,
Что будет за брата расплата,
Что птицей бьется забота,
На сердце пришита заплата.
Мне Гоголь сказал по секрету,
Я крикнул. Но нету ответа[424]

1942

Этот текст последовательно и построчно можно сравнить с другими стихотворениями Гора:

1

И Тассо рот открыл чтобы сказать мне слово… (66)

2

…Когда стынет ум у поэта
Природа зарыта, убита,
Доскою забита, забыта… (65)

3

…И брата срубили, свезли,
И бросили руки в корзину
И ноги с собой унесли <…>
Но думает всё об одном,
Качаясь в далеком сосною
И видя брата во сне. (104)

4

…Птицей об птицу разбиться. (78)
…Нос во мгле, ноздря в заботе. (121)

5

…Как будто сердце прореха… (89)
…Как сон и как крик, как прореха… (74)

6

Ср. с рефренными повторами строк в стихотворении «И Гоголь уже не течет, не стремится рекою…» (51) и других стихах.

7

…И в крике кукушкином ищет ответ… (58)
…В испуганном доме нету ответа… (40)
…Да дятел стучит, улетев без ответа. (105)
…И Рембрандт закричал, но нету крика… (66)