Блокадные нарративы

В рижской латышской газете, далековатой от ленинградских событий, некий военнопленный рассказывает о положении в Ленинграде, в частности, о том, что в городе «ежедневная норма хлеба колеблется от 100 до 200 г., <…> сахар дают очень редко».

В двинской газете тот же военнопленный говорит, что «хлеб в Ленинграде в последнее время выдавался в размере около 100 грамм на человека, в очень редких случаях увеличивался до 200 грамм». О сахаре в двинской газете речи нет.

В смоленском варианте: «Ежедневный паек хлеба равен всего 100 граммам».

Если в рижской газете пишут, что, по мнению военнопленного, смертность в городе достигает 10 000; то в Смоленске – никаких «по мнению»: 10 000 – и точка.

Искажение информации может происходить и в рамках журналистских состязаний. Например: журналист А. напишет, что в таком-то селе вернувшиеся коммунисты закрыли храм: журналист Б. добавит, что храм закрыли, иконы сожгли; журналист В. уточнит, что при этом священника церкви распяли на дверях храма», журналист Г., со ссылкой на свидетеля, заявит, что священника распяли вниз головой; журналист Д. припишет, да, распяли, а тело бросили в выгребную яму или на съедение собакам. О львах речи все же нет, поскольку львы в России не водятся, разве что какой-нибудь приблудный.

В блокадном тексте, как он сложился в коллаборационистской печати (а иначе сложиться не мог), действуют традиционные для театра марионеток персонажи.

Роль главного злодея, естественно, за И. В. Сталиным. Изредка на сцене появляется его дублер (или даже шеф), Л. М. Каганович, который несет персональную ответственность за обрушившийся на город голод и холод.

Основные страдающие лица: а) дети, женщины, старики; б) прочие горожане, проклинающее тирана и мечтающее о приходе избавителя в лице Германии; б) прикованные к пулеметам красноармейцы, чья мысль лишь о том, как бы перейти линию фронта и сдаться.

Герой – вооруженные силы Германии, действующие одновременно «в небесах, на земле и на море» (люфтваффе, вермахт, кригсмарине). Понятно, что германские самолеты и артиллерия в Ленинграде обстреливают только предприятия, обслуживающие войну, деликатно обходя жилые дома, храмы, исторические памятники и архитектурные сооружения[600].

В кукольном театре не обойтись без комической фигуры. Эта роль была выдана К. Е. Ворошилову, в течение нескольких месяцев ответственному за оборону Ленинграда, командующему Ленинградским фронтом, откуда, как уверяют читателя, он трусливо бежал: «…вылетел ночью на аэроплане из осажденного города»[601]. Вариант: Ворошилов на том же самолете бежит из осажденного города, но уже не в Москву, а на Волгу, надо понимать – в Самару, к скрывшимся туда же Сталину, Калинину и Буденному[602].

Еще не было приказа об отстранении Ворошилова, а газета «Клич» уже предложила свой «перевод с советского» известной «Песни о Ворошилове»:

Эшелон за эшелоном,
Эшелон за эшелоном,
В плен дорога – широка!
Маршал сел в калошу, – точка!
Машут беленьким платочком
Его красные войска[603]

.

Ворошилов вместе с Буденным и Тимошенко – персонаж газетных карикатур, но по выразительности он, конечно, уступает Буденному, точнее – усам Семена Михайловича.

Берлинская русская печать утверждала, что после Ленинграда имя Ворошилова исчезло со страниц советских газет и искать теперь Ворошилова, скорее всего, следует в «подвалах Лубянки»[604].

Редкое явление – слух и обработка слуха о ссоре Сталина с Ворошиловым:

По городу пошел слух, наивное произведение народного творчества, что будто бы Сталин в Смольном крупно поссорился с Ворошиловым, в то время командующим северо-западным направлением, то есть Ленинградским фронтом. Ворошилов, якобы, хотел сдать город, а Сталин – нет. В разгаре спора, говорили, разгневанный маршал стрелял в Сталина, но пуля отскочила от хитрого азиата, предусмотрительно надевшего стальную кольчугу[605].

В отношении Жукова, сменившего Ворошилова, какое бы то ни было комикование нами не замечено. Но как-то его надо было подать. И вот еще осенью 1941 года Жукова представляют как ярого сталиниста, а позднее как безжалостного исполнителя сталинских приказов, бросающего солдат в бесплодные атаки: «Каждый квадратный метр земли пропитан кровью красноармейцев <…>. Карьера этого красного генерала оплачивается дорогой ценой, ценой русской крови»[606]. Эта характеристика оказалась устойчивой, дошла, как мы знаем, и до сегодняшнего дня.