Блокадные нарративы

Она любила говорить: я заметила – у меня в жизни все повторяется два раза (это было одно из ее обобщений). И тетка все время вспоминала об этом, когда она умирала. Потому что это было очень похоже на смерть ее мужа. Так что для тетки это было как дурной сон, когда среди сна думаешь о том, что уже видел его однажды. Это было похоже самой последовательностью симптомов. Но в особенности преобладанием раскаяния и боязни, раскаяния над всеми другими чувствами. И в особенности тем, что забота пришла слишком поздно, что для тела, уже бесчувственного, было сделано то, в чем так нуждалось тело, еще живое. Потому что тяготы, которые нам кажется невозможным поднять в перспективе бесконечной стабильности и повторяемости, – они же становятся неизбежными, само собой разумеющимися как единовременное последнее усилие. Это было похоже и в то же время это неизмеримо дальше ушло в смысле буквальности. Обстоятельства, сопровождавшие смерть старика, так же как обстоятельства многих других бедствий – давно уже поразили Оттера буквальностью[255].

Этот фрагмент, а значит, и нарратив в целом открываются достаточно неформально, как «разговор Оттера с самим собой». Можно провести параллель с «Кроткой» Достоевского, где автор выстраивает рамку стенограммы разговора героя с самим собой в попытке «собрать свои мысли в точку»[256]. Множество повторов как бы имитирует ход мыслей Оттера (например, «это было похоже» повторяется дважды, «это было» и «в особенности» – также дважды). Язык здесь более разговорный, чем в других произведениях Гинзбург, и он словно бы открыт для психологических процессов Оттера, который «прорабатывает» травмирующие воспоминания, освобождаясь от прежнего отрицания, подбираясь все ближе к правде, способной сказать ему о совершенных «злодеяниях». В то же время даже в этой черновой еще завязке мы обнаруживаем характерные философские обобщения (о том, что забота всегда приходит слишком поздно и т. д.), а также синтаксические параллели, например: «тела, уже бесчувственного… тело, еще живое».

Смерть мужа тетки, к которой отсылает эта завязка, очень подробно описана в «Заблуждении воли», и читателям, таким образом, как бы предлагается сравнить две истории. Действительно, между текстами и между двумя смертями есть множество параллелей и сходств. Самое загадочное в этой завязке – то, что обобщение (о том, что сама смерть тетки повторяет смерть ее мужа) приписано самой тетке. Допустим, она «любила говорить», что в ее жизни «все повторяется два раза». Положим, тетка могла, получая от этого определенное интеллектуальное наслаждение, сделать жалобное обобщение, что ее собственная смерть – тоже повторение[257]. Некоторую (достаточно спорную) поддержку этой точке зрения дает сравнение этого déjà vu с «дурным сном», потому что позже в тексте Оттер замечает, что человечность, честность и даже ум тетки проявляются лучше всего, когда она пересказывает свои сны, часто прямо или косвенно связанные со страхом смерти[258]. И все же в известном смысле в том, что тетка называет свою собственную смерть повторением, довольно мало смысла, потому что эта смерть существует только с точки зрения Оттера. Сходство между этими двумя смертями состоит в том, что тело было уже «бесчувственным», когда пришла необходимая забота. Далее Оттер описывает смерть тетки как бессознательную: «И смерть эта была бессознательной <…> Во всяком случае, это было то, что принято называть бессознательной смертью, легкой смертью <…> Это была дистрофическая смерть, без излишнего шума»[259].