Блондинка

Теперь я живу для работы. Живу для работы. Только для работы. Однажды я сделаю работу, достойную моего таланта, моей мечты. Этот день обязательно настанет. Я обещаю. Клянусь. Хочу, чтобы ты любил меня за мою работу. Но если ты меня не любишь, как я могу продолжать работу? Так что прошу, люби меня, чтобы я могла продолжить работу. Я попала в ловушку! Я в ловушке, внутри этого белокурого манекена с наштукатуренным лицом. Через это лицо можно только дышать – и все! Эти ноздри! Этот рот! Помоги мне достичь совершенства. Будь в нас Бог, мы были бы совершенны. Но Бога в нас нет, мы это знаем, ибо далеки от совершенства. Мне не нужны ни деньги, ни слава. Я хочу лишь достичь совершенства. Белокурый манекен по имени Монро – это я & не я. Она не я. Она – это то, для чего я рождена. Да, я хочу, чтобы ты любил ее, тогда ты полюбишь и меня. О, как же я хочу любить тебя! Где ты? Я все ищу, ищу, но тебя нигде не видно.

Она ехала во взятой напрокат машине по скоростной автостраде Вентура. Ехала на восток, к Гриффит-парку и к кладбищу «Форест-лоун» (где был похоронен И. Э. Шинн, а вот где именно, она, к своему стыду, забыла!). Она ехала долго, никто не знал, сколько она ехала, у нее началась страшная мигрень, но она все ехала и ехала, проезжала целые мили жилых кварталов и думала: Господи, сколько же людей! сколько людей! к чему Господь создал так много людей? Сама точно не знала, что именно ищет, кого ищет, однако была уверена, что узнает отца, как только увидит его. Видишь? Этот человек – твой отец, Норма Джин. Воспоминание это было так живо в ее памяти, где все перепуталось, скользило и разлеталось в разные стороны, как кубики льда по паркету. Воспоминание об отце, его она помнила куда живее, чем любого человека из нынешней своей жизни. Она не позволяла себе думать, что этот человек просто издевается над ней. Что его письма свидетельствуют не о любви, а жестокости. Что он играет ее сердцем.

Моя прекрасная потерянная Дочь.

Твой раскаивающийся и любящий Отец.

Да, играет с ней, Нормой Джин. Как играла тощая, но сильно беременная кошка (она с ужасом наблюдала за этой сценой из окна «Капитанского дома») с крольчонком на лужайке. То позволяла ошалевшему, окровавленному, жалобно попискивающему существу отползти на несколько дюймов в траву, то снова весело набрасывалась на него & рвала когтями и зубами, острыми зубами хищницы & снова позволяла ошалевшему, окровавленному, жалобно попискивающему существу отползти на несколько дюймов & снова набрасывалась на него до тех пор, пока от крольчонка не остались лишь нижняя часть туловища и задние лапки, подрагивающие от ужаса. (Муж запретил ей вмешиваться. Нарушать естественный процесс природы. Такова уж природа кошки. И потом, она только расстроится, ведь уже слишком поздно, крольчонок все равно умирает.) Нет. Об этом даже думать невыносимо.

«Мой отец – стареющий, уже не слишком здоровый человек. Он не хотел быть жестоким. Ему стыдно, что он бросил меня еще в детстве. Оставил с Глэдис. Он хочет восстановить отношения. Я могу жить с ним, стать его другом. Почтенный пожилой мужчина. Благородная седина. Наверное, неплохо обеспечен, но моих денег хватит на двоих. МЭРИЛИН МОНРО И ЕЕ ОТЕЦ – он будет сопровождать меня на премьерах. Но почему он не представляется? Чего он ждет?»

Ведь ей уже тридцать три! Ей пришло в голову, что отец стыдится Мэрилин Монро & не желает публично признавать их родства. Он называл ее только Нормой. Писал, что не смотрит фильмов с Монро. Еще она подумала, что, возможно, отец все это время ждал смерти Глэдис.

– Но я не могу выбирать между ними! Я люблю их обоих.

Со времени возвращения в Лос-Анджелес для работы над фильмом «Некоторые любят погорячее» она навестила Глэдис лишь однажды. Глэдис, наверное, знала о беременности Нормы, но о выкидыше дочь ей ничего не сказала, а Глэдис не спрашивала. Почти все время они гуляли по двору, до изгороди и обратно.