«Блудный сын» и другие пьесы

Гости поднимаются и стоят, словно мишени в тире. Зофия бросается к Отцу, но Мира, встав со стула, прижимает ее к себе. В е т р и н уходит.

О т е ц. Присаживайтесь, барышня!

Нада садится. Зофия вырывается из Мириных объятий.

Дайте девушке что-нибудь выпить!

Р е з к а. Она еле на ногах держится!

О т е ц. Все равно!

Резка подходит к Наде и пытается поднести ей ко рту свою рюмку.

Н а д а (отстраняясь). Подождите! Я сама! Он говорил, что у вас дома всегда есть замечательная наливка… Он был всегда такой веселый… и вообще любил поесть… Он совсем не мучился!

Отец делает несколько шагов. Из глубины сцены появляется  В е т р и н. У него в руках зонтик, как и во время первого появления.

В е т р и н. Машину я оставляю перед домом! Продайте! (Подходит к Отцу.)

Гремит гром.

(Стоит у Отца за спиной, говорит тихо.) Я сказал неправду, он не убивал никого на котловане. Это я выдумал, чтобы проникнуть в ваш дом.

Отец вздыхает так тяжело, будто его ножом пронзили.

(Уходя, останавливается возле самой рампы, откуда появились гости, бросает через плечо, так, чтобы его слышали). Девушка беременна, и ей негде жить. Примите ее под свою крышу.

Ливень.

З а н а в е с.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Шум дождя стихает. Где-то рубят дрова. Сцена пуста. Декорация та же, что в первой картине. Полумрак. Появляется беременная  Н а д а. На ней домашний халат, она не причесана; в руках забытый Ветриным транзистор; играет скрипичный квартет. Стук топора смолкает. Нада бесцельно слоняется по комнате, рассматривая мебель, будто заглядывает в чужие окна. Входит закутанная в плед  М и р а  с корзиной дров в руках. Нада выключает транзистор.

Н а д а. Не понимаю, зачем они этим занимаются!

М и р а. Кто? Чем?

Нада показывает на транзистор.

(Идет в глубь сцены, бросая на ходу.) Некоторым нравится. (Уходит.)

Нада ставит транзистор на край стола, садится на стул в центре сцены. Звон колоколов. Нада закрывает уши и низко опускает голову к животу. Слышно, как поет  О т е ц. Сцена освещается, он появляется с газетами, ножницами и тетрадью в руках.

О т е ц (напевая). «Вечерний звон…» А его почти не слышно из-за того, что облака очень низко спустились. Возможно, теперь и снег пойдет. Пора бы. В ноябре выпало на три пальца, и все. А восьмого в четыре утра мело минут десять, просто что-то необыкновенное. Ну, вам-то, понятно, до этого дела нет. Теперь можно наверняка сказать: с погодой в этом году нам не повезло, ждут нас землетрясения и продолжительные засухи. Нефть на поверхности Мирового океана, облепит скалы, песок станет пепельным, а ивы будут на рябых кур похожи. (Вырезает из газеты заметку, вклеивает в тетрадь, напевает.) «Вечерний звон…» Туман такой густой, а колокола никуда не годятся. Помню, как их снимали в первую мировую на пушки. Настоятели побелели, как снег, женщины в голос плакали и бежали за колоколами. А один колокол во время спуска треснул и так жалостно зазвенел: ти-и-инг! Мы стояли на кладбище. Ти-и-инг! Будто струну басовую оборвали. Тетке Любей сделалось плохо, и она упала на кучу старых венков. А через месяц похоронку на мужа получила, гранатой его убило на Пьяве.

Возвращается  М и р а, в руках рукоделье. Садится рядом с Надой.

М и р а. Ты утром почти ничего не ела. Не дури, тебя давно уже перестало тошнить.

О т е ц. Раньше вино было такое, хинное, и что-то еще вроде этого для аппетита. Эх ты, а еще аптекарша!

М и р а. Уймись, Бороевич[20]!

О т е ц. Бороевич был железным стратегом!

М и р а. Да! (Наде.) Посмотри на распашонку! Какого цвета кантик сделать?