Блумсберийская красавица

Я уже предавался боле серьезнымъ наукамъ — ходилъ по больницамъ и обкуривалъ новыя трубки, изучалъ анатомію и совершенствовался по части питья пунша — когда мой старый товарищъ, Адольфусъ Икль, прибылъ въ Лондонъ. Оба его родители умерли, завщавъ все дорогому дтищу, и общавъ не упускать его изъ виду, и покровительствовать ему, и беречь его съ того свта.

Несмотря на это, онъ впалъ въ совершеннйшее уныніе и отчаяніе. Мать умерла въ его объятіяхъ. Онъ, плача, говорилъ мн, что чувствуетъ ея послднее дыханіе на своей щек, и даже показалъ мн мстечко, гд именно. Никогда, кажется, не бывало такого согласнаго, другъ друга любящаго семейства, и, проведя шесть лтъ въ Лондон, я съ отраднымъ изумленіемъ замчалъ подобную нжность и мягкость чувствъ.

Такимъ образомъ, Адольфусъ Икль, богатый нжными чувствами и звонкою монетой, былъ живутъ въ водоворотъ житейскій. Добродтельный молодой человкъ, однако, не устоялъ на ногахъ. Я, со всми своими испытаніями и непріятностями по части медицины и хирургіи, я, который никогда не имлъ пенни до тхъ поръ, пока случайно не поднялъ одного на Оксфордской улиц — я въ конц-концовъ гораздо успшне и лучше справился съ своими длами. Я могу теперь звонить въ свой собственный колокольчикъ такъ громко, какъ мн угодно, могу давать щелчки и толчки своему разсыльному мальчику, когда нахожусь въ дурномъ расположеніи духа, или куражиться надъ кухаркой, заставляя ее по нскольку разъ въ день отчищать мдную дощечку на двери — мдную дощечку, на которой вырзано изящнйшимъ образомъ: «Джонъ Тоддъ, лекарь. Прививанье оспы бесплатно».

Но теперь не время распространяться о настоящемъ благополучіи, а надо возвратиться къ эпох голода, холода и всякихъ бдствій, къ той эпох, когда Адольфусъ впервые прибылъ въ Лондонъ.

Мн стоило несказанныхъ трудовъ и изворотливости пропитаться, прикрыть кое-какъ гршное тло и заплатить за квартиру. Въ т дни я полагалъ, что невозможно бить несчастнымъ, имя пятьдесятъ фунтовъ въ недлю. Въ моихъ глазахъ, Адольфусъ былъ счастливйшимъ изъ смертныхъ. Онъ жилъ въ изобиліи и роскоши, — я былъ по уши въ долгу, и моя хозяйка вчно слдила, не несу ли я, выходя изъ дому, узелка; она даже бжала за мной въ догонку, если ей представлялось, что карманы у меня подозрительно оттопыривались.

Иногда зависть къ Долли доходила у меня чутъ не до ненависти; именно въ одинъ сырой день, когда подошва моего лваго сапога совсмъ отказалась служить, и я увидалъ въ его уборной, по крайней-мр, три десятка новехонькой обуви. То же въ тотъ день, когда я два часа провелъ, замазывая чернилами поблвшіе швы сюртука, а потомъ былъ свидтелемъ, какъ онъ отдалъ своему лакею пару платья, которая привела бы въ восхищеніе весь Мидльсексъ и прославила бы меня на вки.

Вс за нимъ ухаживали, никому онъ не былъ долженъ, такъ что жь мудренаго, что я подъ часъ желалъ быть на мст этого счастливца, я, къ которому ежедневно стучалась въ дверь хозяйка, настойчиво спрашивая, когда мн угодно будетъ свести счеты?

Однажды я прихожу къ нему (у него были четыре великолпнйшія комнаты, а я, увы! мостился на чердак!) и застаю его за завтракомъ (паштетъ изъ дичи, ветчина, яйца и у него ни капли апетита, а я ничего не лъ съ утра, кром мерзкаго, грошоваго кусочка колбасы!)

— Что, Долли? Еще не завтракалъ? крикнулъ я. — Я, пожалуй, сдлаю теб компанію, прибавилъ я, направляясь къ паштету. — Былъ на танцовальномъ вечер? спросилъ съ полнымъ ртомъ.

— Да, отвтилъ онъ. — Я пріхалъ отъ леди Лобстервиль въ пять часовъ утра. Не хотите ли шэрри?

Человкъ, который радъ-радехонекъ пиву и позволяетъ себ вино только въ самыхъ торжественныхъ случаяхъ, какъ напримръ, въ день своего рожденья, всегда согласенъ выпить шерри.

— На этомъ вечер, я думаю, были прелестныя женщины, Долли?

— Божественныя отвтилъ онъ, вздыхая: — на слдующей недл я приглашенъ на пикникъ.

Вотъ что значитъ имть тысячу-двсти фунтовъ годоваго доходу! Для бдныхъ парней, перебивающихся фунтомъ въ недлю, нтъ пикниковъ!

Грумъ вошелъ съ почтительнымъ вопросомъ, когда подавать экипажъ.

— Хотите, подемте верхомъ въ Ричмондъ? спросилъ Долли.

Я называю подобные вопросы оскорбленіемъ. Онъ долженъ бы видть, что на мн ветхія ботинки и мои колни должны были достаточно показать ему, что, если я только попытаюсь занести ногу въ стремя, то панталоны мои лопнутъ и расползутся, какъ мокрая оберточная бумага. Грумъ (безподобно одтый негодяй, розовый и пухлый, какъ принцъ) непремнно оскалилъ бы зубы при моемъ отвт: «не могу, любезный другъ; у меня есть спшное дло», еслибы я не посмотрлъ на него многозначительнымъ взглядомъ.

Затмъ, принесено было множество писемъ. Вс они были раздушены. Въ одномъ, леди Рюмблетонъ предлагала мсто въ своей лож, въ другомъ сэръ Ташеръ убдительно просилъ его на обдъ; третье письмо, я полагаю, было отъ молодой двицы, потому что онъ покраснлъ распечатывая, и потому, что изъ конверта выпала вышитая закладка для книги.

Да, вс льстили ему, вс преклонялись передъ его богатствомъ!