Блумсберийская красавица

Въ суматох трогательной встрчи, прекрасные волосы Анастасіи растрепались и разсыпались по плечамъ; между тмъ изъ кухни повысыпали слуги и подсматривали изъ-за угловъ, точно играли въ прятки. Дантистъ почувствовалъ, что его блумсберійская гордость глубоко оскорблена. Для соблюденія приличій огорченное тріо, наконецъ, вышло въ столовую.

Послднія слова, произнесенныя мистриссъ Икль, прежде, чмъ заперли дверь, были:

— Ахъ, папа! ахъ, мама! Я не могу, не смю высказать вамъ все, что я вынесла съ тхъ поръ, какъ этотъ предатель разлучилъ меня съ вами.

Эти слова принесли ей не очень большую пользу. Нехорошее слово «предатель» пробудило Долли отъ оцпененія и вызвало краску на его блдныя щеки. Онъ что-то насмшливо проворчалъ, провелъ рукой по волосамъ и сталъ твердо стоять на ногахъ.

Помоему, слово «негодяй» лучше чмъ «предатель», по крайней-мр пріятне, «мошенникъ» тоже лучше, а «плутъ» такъ это даже какъ-то добродушно. Особенно надо было слышатъ, съ какимъ выраженіемъ въ голос она сказала «предатель».

— Теперь я готовъ повидаться съ ея родителями, вскричалъ Долли, быстро шагая по комнат. — Вы правы, Джекъ, намъ необходимо разстаться. Дайте-ка мн сигару, а то а надлаю глупостей.

— Вы говорите, какъ Траянъ, воскликнулъ я! (Когда я сильно взволнованъ, то обыкновенно прибгаю къ классикамъ);

Онъ взялъ сигару, и сжегъ полъгазеты, закуривая ее. Это значительно его облегчило и успокоило, тмъ боле, что онъ не только курилъ, но даже кусалъ ее и лъ кусочки.

И такъ мы сидли и слушали съ напряженнымъ вниманіемъ. До насъ доносились сиплый голосъ Де-Када отца, который, казалось, увщевалъ мистриссъ Икль; до насъ долетали ея пронзительныя возраженія. Мамаша пока мало вмшивалась. Она, вроятно, ограничивала пока свои увщанья жестикуляціей, и дйствовала какъ ударъ смычка по разстроенной скрипк.

Явился слуга съ вопросомъ: можетъ ли мистеръ Икль принять мистера де-Када?

Конечно, можетъ! Очень радъ его видть!

— Что кто за нелпая ссора, Адольфусъ, а? началъ старй Рафаэль. — Голубки поссорились? Полно, милый другъ! Будьте разсудительны, какъ слдуетъ мужчин!

Но Адольфусъ не былъ разсудителенъ; онъ презрительно отставилъ нижнюю губу и взглянулъ на дантиста вызывающимъ взглядомъ.

— Конечно, ссора нелпая, отвчалъ онъ: — но она будетъ послдняя.

— Господ владыко! вскрикнулъ Рафаэль: — пара капризныхъ дтей толкуетъ о развод! Да какъ вы только разъдетесь, вы обезумете съ тоски другъ по друг.

Долли швырнулъ сигару въ уголъ и вскочилъ съ мста.

— Поведеніе Анастасіи, начатъ онъ: — тамъ неизвинительно, такъ жестоко… я полагалъ, она помшалась… я больше не могу выносить… Моя любовь къ этой женщин… я до сихъ поръ обожаю самую память о… Господи! на что она могла пожаловаться? Я длалъ все, что… Неблагодарная женщина! она слишкомъ… Впрочемъ, теперь все кончено между нами… все… Мы должны разстаться!

Старый Рафаэль испугался дикаго вида Долли и проговорилъ:

— Я не думалъ, что это такъ серьёзно!

— Передайте, сдлайте одолженіе, моей жен, прибавилъ Долли, снова садясь на свое мсто, и исполняясь величественнаго спокойствія: — что она можетъ взять съ собою все, что ей угодно, изъ этого дома.

Старый Рафаэль, видя, что ничего не подлаешь, отправился къ дочк. Мы скоро услыхали его сиплый голосъ сверху, и поняли, что онъ читаетъ наставленіе дорогому дтищу. Но Стаси прибгла въ слезамъ, мамаша стала за нея заступаться и Мери Вумбсъ принялась пронзительно охать и ахать.

Дантистъ сбжалъ снова съ лстницы, и, просунувъ голову въ дверь нашей комнаты, сказалъ:

— Икль, дружище, пожалуйста, войдите къ намъ на минутку.

Долли, какъ вдохновенный мученикъ, отправился на пытку.

Онъ засталъ мистриссъ Икль въ слезахъ; около нея лежала дорожная шляпка. Коварная Мери Вумбсъ царапала и терла свои воровскіе глаза угломъ передика, а мистриссъ де-Кадъ представляла собою олицетвореніе материнской свирпости.

Мистриссъ Икль приказала Мери Вумбсъ побжать скоре принести ей другой носовой платокъ, — этотъ былъ смоченъ слезами.

— Ну, мои дорогіе дти! началъ дантистъ торжественнымъ голосомъ: — я еще разъ прошу васъ, протяните другъ другу руки! Икль, обратился онъ къ Долли: — скажите, откровенно, на что вы жалуетесь? За что сердиты?

— Я не сердитъ, отвтилъ мягко Долли: — я только усталъ, и мн надоли и опостылли дрязги.

— Лицемръ! обманщикъ! вскрикнула мистриссъ Икль. — Не врьте ему, мамаша! Онъ теперь не сметъ меня оскорблять, онъ испугался, трусишка! Я говорю вамъ, моя жизнь въ опасности! Онъ замучилъ меня! Онъ уморилъ меня оскорбленіями!

— Я никогда не оскорблялъ, промолвилъ Долли.

— Не оскорбляли, мучили, убивали! Скотъ!

Долли спокойно закурилъ сигару.

— Если сотая доля того, что говоритъ моя дочь — справедливо, то я должна признаться, мистеръ Икль, ваше поведеніе недостойно, замтила мамаша де-Кадъ.

— Онъ ударилъ меня! крикнула Анастасія.

Долли всвочилъ.

— Это ложь! крикнулъ онъ.

— Это правда!

— Ложь!

— Правда! Правда! Правда!

Въ эту минуту явилась Мери Вумбсъ, и клятвенно подтвердила, что это «такая же святая истина, сэръ, какъ въ библіи, сэръ!»