Блумсберийская красавица

— Пусть ее прізжаетъ! Я врю, что все, что бы ни случилось, къ лучшему, особенно, если ничмъ инымъ нельзя этому помочь!

A вы, изящная красавица, моя прелестная Анастасія! Гд былъ вашъ разсудокъ, когда вы вздумали искать утшенія въ объятіяхъ дражайшихъ родителей, которые, по вашему же выраженію, «даже заочно непріятны и глупы»? Глупая, но великолпно сложенная женщина! возьмите, если можете, назадъ эти слова!

Избавители явились на слдующій день. Когда я увидлъ ихъ въ дверяхъ, признаюсь, меня пробрала дрожь, и я пожаллъ, что не ушелъ гулять, Долли поблднлъ какъ платовъ; можно было подумать, что дантистъ прибылъ сюда съ цлью повыдергать ему вс зубы.

Замтивъ, что Рафаэль, проходя, пытался заглянуть къ вамъ въ дверь, мой другъ отпрянулъ въ самый дальній уголъ комнаты и такъ плотно приросъ къ стн, что его можно было принять за картину. Глядя на его униженное положеніе я испуганную физіономію, всякій принялъ бы его за негоднйшаго мужа, которому давно слдовало выцарапать глава.

— Повидайтесь съ ними, Джекъ, повидайтесь съ ними, прошепталъ онъ дрожащимъ голосомъ.

Пораженный, почти выведенный изъ себя этимъ страннымъ желаніемъ поручить мн посредничество, я попытался пробудить въ немъ мужество.

— Помилуйте, Долли, могу ли я допустить васъ до такого униженія! Будьте мужчиной, я буду васъ поддерживать. Вдь не съдятъ же они васъ!

Въ отвтъ на мой разумный совтъ, онъ, дрожа всмъ тломъ, какъ безумный, повторялъ:

— Я не хочу видть ихъ, слышите ли, не хочу!

Признаюсь, я никогда не былъ въ такомъ затруднительномъ положеніи.

— Будьте мужчиной, Долли, настаивалъ я. — Вы должны хоть на секунду повидаться съ ними, — какъ мужъ, вы обязаны это сдлать!

Какое ему было дло теперь до его обязанностей! Онъ только громче и громче кричалъ:

— Не хочу! не хочу! не хочу!

Я отъ природы не трусливъ, но мысль о предстоящемъ объясненіи съ непокорной женой и громогласной мамашей, которая безъ церемоніи длаетъ вамъ самые рзкіе выговоры, не говоря ужь о колкихъ замчаніяхъ Мери Вумбсъ и нелпыхъ выходкахъ Рафаеля, не на шутку пугала меня.

Чтобъ скрить свое безпокойство отъ Долли и поддержать въ себ мужество, я сталъ храбриться.

— Вы думаете, что я ихъ боюсь? Нисколько! сказалъ я. — Справедливость на нашей сторон, сэръ! И еслибъ весь Блумсбери возсталъ, то это мн ршительно все равно!

Мн очень хотлось, чтобы онъ улыбнулся, но, кажется, это было выше его силъ. Онъ смотрлъ на меня тупымъ взглядомъ, который поневол остановилъ потокъ моего краснорчія.

Съ перваго взгляда на туалетъ стараго Рафаэля я заключилъ, что онъ готовится блистательно разыграть роль благороднаго отца и ршился исполнить ее до конца съ непоколебимымъ достоинствомъ. Несмотря на великолпную погоду, онъ держалъ въ рук зонтикъ, вроятно, вмсто оборонительнаго оружія, намазалъ голову розовымъ масломъ и надлъ свой лучшій фракъ, чтобъ придать себ внушительный видъ, въ случа еслибъ пришлось обратиться къ посредничеству судьи.

Боле же всего меня смущалъ его блый жилетъ. Что бы это означало? Съ тхъ поръ, какъ я его знаю, я ни разу не видлъ на немъ благо жилета, и даже не подозрвалъ о его существованіи. Этотъ жилетъ ужасно не шелъ съ его желтому лицу, которое казалось еще желте, напоминая потолокъ курительной комнаты. Чортъ бы побралъ этотъ блый жилетъ! Онъ меня безпокоилъ.

Мистриссъ Икль, къ сожалнію, выказала излишнюю поспшность, желая поскорй начать обвинительные пункты, даже не дождалась, пока войдутъ въ гостиную начала семейную трагедію еще въ передней.

Едва родители переступили порогъ, — мама даже не успла завязать чепца, а папа расправить манжетовъ, — она ринулась съ лстницы, съ быстротою человка, летящаго стремглавъ съ вышины; достигнувъ площадки и увидавъ неоцненныхъ родителей, она принялась плакать и стонать, а вступивъ на цыновку, съ быстротой молніи промчалась черезъ всю переднюю и бросилась на грудь стараго де-Када, который даже пошатнулся отъ сильнаго напора, будто на грудь ему свалилась бомба, а не его собственное дтище.

— Возьмите меня отсюда! Ради Бога, возьмите меня! съ рыданіями восклицала несчастная жертва.

Эфектъ этой патетической сцены былъ немного нарушенъ, во-первыхъ тмъ, что Рафаэль не усплъ еще опомниться отъ пораженія въ грудь и не могъ отвчать, какъ подобало въ надлежащемъ случа, и потому казался нсколько жестокосердымъ; во-вторыхъ мистриссъ де-Кадъ вздумала при этомъ разспрашивать, куда дантистъ двалъ флаконъ со спиртомъ.

Мн кажется, что флаконъ со спиртомъ всегда портить впечатлніе.

Страданія, претерпваемыя мистриссъ Икль, выражались въ раздирающихъ душу вопляхъ.

— Мама, милая мама! Не оставляйте меня съ этимъ чудовищемъ! Скажите, что вы меня не оставите! На колняхъ умоляю васъ!

— Не оставлю, не оставлю, мое сокровище! отвчала растерянная родительница, до того взволнованная, что чуть не задушила своего супруга, подсунувъ ему флаконъ съ вонючимъ спиртомъ къ самому рту.

— Я умру! Онъ меня убьетъ! продолжала невинная жертва, пряча голову на широкую грудь родителя.

Наконецъ Рафаэль, чувствуя, что Анастасія портитъ его блый жилетъ, замтилъ нсколько нетерпливо жен:

— Да возьмите-жь ее пожалуйста!