И вообще, начать надо с того, что они опаздывали, особенно к поздним ночным бдениям, что, естественно, порождало споры, пускать ли припозднившихся монахов вообще? А монахи, все-таки явившиеся на ночное моление, иногда засыпали в процессе. Теоретики монашества предлагали несколько подходов к решению этой проблемы. Сонным монахам предписывалось стоять, в то время как остальные сидели, или же выходить из храма и дышать свежим воздухом, в то время как все стояли (хотя последний метод был рискованным – сони могли и не вернуться). Можно ли как-то искоренить в зародыше проблему опозданий и сонливости? Иоанн Кассиан рекомендовал следовать египетской модели и делать службы короткими, в особенности ночные: в литургических марафонах нет смысла, ибо монахи неизбежно начнут клевать носом. (Он, разумеется, прекрасно знал, что монастыри проявляли изрядную изобретательность в том, что касалось богослужений, и привести их всех к одинаковому образу действий совершенно нереально.) Одни наставники прицельно раздумывали о часах сна и гадали, стоит ли монахам вообще возвращаться в постель после ночной молитвы. Другие пробовали регулировать переход от сна к бодрствованию. В «Уставе Тарнского монастыря», похоже, разработали что-то вроде комендантского часа: в момент отбоя все монахи должны были находиться в своих постелях. А «Правила учителя» вообще рекомендовали монахам спать в полном облачении, чтобы, вставая к ночной молитве, не мешкать и не искать в темноте свою одежду {21}.
Один только распорядок дня, конечно, не мог полностью решить проблему рассеянного внимания, хоть и использовался повсеместно как инструмент обуздания монашеских умов через силу постоянства и коллективного настроя. И все же расписание было лишь одной составляющей социальной поддержки. Совместный труд и молитва приносили монахам много пользы, но на этом пути им требовался авторитетный проводник. Иоанн Кассиан повторяет сказанные ему слова преподобного Моисея Мурина: монахам нужны хорошие учителя, готовые дать совет и подбодрить в трудную минуту. Другие авторы настаивали на том, что от вышестоящих необходимо усвоить самый важный урок – послушание, ибо это краеугольный камень самодисциплины. Послушание развивало в монахах привычку «убивать» (mortificare, как выражается Кассиан) или «ампутировать» (koptein, как это часто обозначается в «Апофтегмах») свои импульсы и личные предпочтения. Монахам, особенно в коллективе, следовало перестать думать о себе, чтобы как следует сосредоточиться на божественном {22}.
Тем, кто в предыдущей жизни привык к привилегиям и власти, приходилось несладко. В V или начале VI века один латиноязычный проповедник по имени Новаций предложил одному монашескому сообществу взглянуть на проблему под другим углом: послушание аббату – это облегчение; вместо того чтобы возражать против ограничений в пище или пытаться получить другое место за столом во время трапезы, монахам надо радоваться, что их настоятель обо всем подумал за них. Другие монахи выступали за послушание через истории, где прославлялась странная и неочевидная добродетель – следовать приказам просто ради следования приказам. Например, наставник пустынника Марка[74]
Сильван заметил дикого вепря, но утверждал, что это бык, и Марк попросту согласился с ним. Говорили, что Иоанн Ликопольский[75] воткнул в землю мертвую ветку и приказал одному своему ученику поливать ее. Тот поливал, ибо так сказал учитель. Никакого чуда не произошло, ветка так и осталась мертвой, но замечательно, что ученик продолжал полив целый год, пока Иоанн не велел ему прекратить {23}.Все соглашались, что авторитетное руководство играет важную роль в монашестве, но что до практического воплощения, то инженеры монастицизма разработали очень широкий спектр моделей для своих общин. Некоторые сводили все к простым принципам и полагали, что задача настоятеля или настоятельницы – распределять работу среди своих монахов или монахинь, а иначе они будут выбирать задания полегче, попрестижнее и повеселее. Монахам же предписывалось исполнять указания вышестоящих без проволочек, ворчания и споров {24}.