Разумеется, вставал вопрос, что считать «благотворным влиянием». Некоторые монастыри делали ставку на создание атмосферы эмоциональной поддержки. Иона из Боббио в своем «Уставе девственниц» предписывал всем женщинам в монашеских общинах взращивать культуру любви: молиться друг за друга, прощать друг друга, в своих поступках руководствоваться заботой об остальных. Таково было, по крайней мере, одно стратегическое направление, но в этом же и во многих других монастырях монахам и монахиням велели еще и приглядывать друг за другом, а кое-где существовали даже специальные должности под эту задачу. В пахомианских монастырях монахов разделяли на филиалы-дома, и каждым таким домом управляли старший воспитатель и его заместитель. Подобным образом «Правила учителя» предписывали одному или двум надзирателям наблюдать за группой из десяти монахов. Правда, эту вертикаль власти могли и оспорить. Обитательницы Белого монастыря, одной из коммун в федерации Шенуте, более или менее мирились с тремя надзирающими за ними вышестоящими сестрами. Но когда Шенуте решил поставить над ними всеми мужчину, стоявшего на иерархической лестнице выше трех наставниц, многие монахини пришли в ярость, ибо хотели сами определять свои порядки и формы послушания. Когда же Шенуте все равно назначил мужчину-представителя, монахини принялись недвусмысленно проявлять свое недовольство: они дерзили и перечили, настаивали на своем в прочих спорах, утаивали сведения и отказывались встречаться с этим самым представителем {29}.
Взаимная слежка равных – еще один вариант. В некоторых монастырях ожидалось, что монахи сразу сообщат вышестоящим, заметив нарушение правил. В других призывали указывать на нарушения непосредственно товарищу, но не покрывать его – «быть друг для друга настоятелями», как выразился проповедник Новаций. Зачастую запрещалось защищать братьев и сестер, когда их отчитывали {30}.
Неудивительно, что стратегия управления, основанная на доносах, имела свои недостатки. Во-первых, монахи могли принимать это очень близко к сердцу. В VI веке Дорофей Газский, монах в обители Фавата, позже основавший собственный монастырь, отправил аж несколько писем своим духовным наставникам, обеспокоенно интересуясь, что делать ему, когда собратья-монахи ведут себя неподобающе, и как вести себя по отношению к монаху, который ябедничает на него. Его корреспонденты, отшельники и аскеты Варсонофий и Иоанн, посоветовали вообще не придавать значения тому, что думают другие монахи, и просто раз за разом повторяли этот совет. Другие авторитеты порой проявляли чуть больше сочувствия. Августин призывал своих монахов размышлять об ответственности перед общим благополучием, которая не позволяет замалчивать подобное; ведь помогают же они собратьям получить врачебную помощь в случае ранения.
А может, монахам следовать прописанному скрипту? Колумбан сочинил диалог, который следовало начать, если один монах услышал неподобающее высказывание другого. Услышавшему следовало сперва остановиться и убедиться, что его собрат произнес именно те необдуманные слова. Затем он говорил: «Конечно, брат, если ты правильно это запомнил!» Предполагалось, что тут второй не упорствует в высказанной им крамоле, а отвечает: «Я очень надеюсь, что ты помнишь лучше меня! В своей забывчивости я преступил границы дозволенного в речи и сожалею, что высказался неверно» {31}.
Подопечные Колумбана, возможно, не разыгрывали сцену так буквально. По крайней мере, нельзя утверждать, что они действовали строго по сценарию, поскольку монастырские уставы ничего не говорят нам о том, как их исполняли. (После смерти Колумбана некоторые его обители полярно разошлись во мнениях насчет того, как жить дальше, сохраняя дух своего основателя, и их споры происходили отнюдь не в манере его идеализированного диалога.) Но в целом ясно, что эта нарочитая маленькая пьеса написана как подспорье в напряженной ситуации, где один человек выговаривает равному по статусу коллеге. Кто-то всегда обижался на замечания своих братьев или сестер, а некоторые с огромным удовольствием эти замечания делали. Сценарий Колумбана – довольно необычное предписание, но вообще-то многие настоятели пытались ввести какие-то общие правила взаимного наблюдения. Например, монахиня не должна глазеть, как едят другие, комментировать это или шутить насчет количества съедаемого. (Монастырский пост часто превращался в нездоровое соревнование, и многие обители страдали от отдельных личностей, которые демонстративно обыгрывали в этом спорте всех остальных.) Или монахине нельзя применять физическое наказание по собственному почину; чтобы ударить провинившуюся сестру, нужно как минимум испросить разрешения у старшей. Были и такие духовные наставники, которые в принципе не позволяли монахам поправлять друг друга, а просто велели им заниматься своими делами {32}.