Если дисциплина основана на том, что все равны и все следят за ней, такие правила необходимы, чтобы минимизировать неизбежные трения. Однако монахи, бывало, затевали ссоры, не имевшие никакого отношения к воспитательным целям или предписанным правилам. Иногда они откровенно хулиганили. К примеру, обзывали товарищей «дьяволом» или «глупым служкой». Цеплялись за классовые предрассудки и смотрели свысока на братьев, которые не могли похвастаться приличным происхождением. Они злобно передразнивали друг друга, возводили напраслину, проявляли излишнюю мнительность и возмущались несправедливостью, если им казалось, что у кого-то другого слишком легкая доля. Выйдя же из себя, они не торопились мириться, а предпочитали избегать друг друга, вариться в собственной злости, реагировать пассивной агрессией и демонстративно отказываться от еды, выставляя напоказ обиду {33}.
Немного разногласий – по-своему хорошо, ну или по крайней мере так пробовал рассуждать Василий Кесарийский в IV веке. Если монаха не окружают другие люди, постоянно «мешающие исполнять его желания», как практиковаться в терпении? Однако все монастырские наставники соглашались, что из мелких неудобств и обид могут вырасти крупные, а когда общий настрой разваливается, сказал однажды авва Иосиф[78]
Кассиану, молитва теряет свою эффективность. Учитель Кассиана Евагрий подтверждал: нельзя одновременно цепляться за свои горести и держаться за Бога. Разум на это не способен. Так что монахов поощряли поскорее остывать и заглаживать вину. В монастырских правилах любили цитировать Послание апостола Павла к Ефесянам: «Пусть не заходит солнце в раздражении вашем»[79] {34}.В конечном итоге компания других монахов рассматривалась как среда благотворная. Тут и общий распорядок дня, и авторитетные фигуры, и взаимная любовь или взаимная слежка (или то и другое разом): коллектив все-таки усиливал возможности познания. В популярных рассказах о живущих по двое монахах сквозит та же мысль, и это один из важнейших заложенных в повествовании уроков: парная жизнь в сознательных отшельнических отношениях помогает людям восторжествовать над своими пороками и заблуждениями. В более крупных сообществах взаимовыручка и поддержка почитались столь мощным фактором, что духовные наставники, бывало, наказывали сильно провинившегося монаха социальной изоляцией. От монахов ожидалось, что они будут очень ценить компанию собратьев, пусть даже для осознания этой ценности придется ее лишиться {35}.
При этом лидеры монашеского движения никогда не забывали, что коллективная сила общины также может быть и разрушительной. Они знали, что вызовы совместной жизни – вызовы, через которые монахам следовало пройти ради роста и развития, – могли незаметно переродиться в злоупотребления и небрежение и тем самым начисто порушить духовные устремления. Причем их волновало как благополучие отдельных вверенных им подопечных, так и финансовое положение вверенных им организаций: основатели и благотворители не должны были разочароваться в своих вложениях. А посему теоретики монастицизма призывали монахов сообщать о случаях притеснений и угрожали вовлечением церковных властей. Они советовали аббатам не жадничать в отношении еды и одежды, дабы не давать подчиненным законных оснований для жалоб. Даже возвышенный Шенуте в V веке говорил, что монахи имеют право на недовольство, если еда по-настоящему невкусная. Какие-то лишения были необходимы и важны для монашеской общины. Другие же изнуряли, истощали и в итоге – отвлекали {36}.
Или того хуже: внутренние конфликты могли стать неразрешимыми, прорваться наружу и превратиться в публичный скандал, тем самым угрожая хрупкой системе поддержки монахов миром. В своем «Лавсаике» (Historia Lausiaca), по существу очень сердечном повествовании о странствиях по разным монастырям, написанном в начале V века, преподобный Палладий делится несколькими неприглядными рассказами о федерации Пахомия. Так, например, он излагает жуткую историю, как пустяковая ссора, начавшаяся с ложного обвинения, привела к самоубийству двух монахинь из прославленной обители Тавенисси. Палладий с одобрением отмечает, что после трагедии многих сестер наказали за бездействие в тот момент, когда конфликт еще не зашел так далеко. История подчеркивала монашеский принцип: даже малый грех может стать ядом, если с ним ничего не делать, и еще – монастыри зависят от послушания каждого. Дадишо, настоятель месопотамского монастыря на горе Изла, так разъяснял это своим монахам в 588 году: промах одного брата, оставленный без внимания, способен привести к «беспорядку во всей общине», что в свою очередь может стать «причиной скандала и нанести вред многим» {37}.