К V веку большинство монахов сходились в том, что воздержание бросало как физический, так и духовный вызов, но продолжали разрабатывать различные планы тренировок для достижения безмятежного состояния. В числе самых спорных решений была кастрация. Зашедших так далеко монахов вдохновляли строки из Евангелия от Матфея, где Иисус прославляет тех, «которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного»[103]
. Они подкрепляли свои намерения определенными медицинскими теориями в традиции Галена, утверждавшими, что дефицит спермы выкачивает из организма сексуальное влечение, а также ходившими среди аскетов поучительными афоризмами, где кастрация рисовалась приемлемой стратегией предотвращения телесной греховности. Если какая-то часть тела «ведет тебя к невоздержанности», гласило одно такое присловье, «лучше временно пожить без нее, чем пропасть целиком». Оскопление помогало монаху избежать отвлекающих факторов, которые грозили обречь его на вечные муки.Другие монахи возражали, мол, логика самооскопления небезупречна. Евнухи, говорили они, продолжали испытывать сексуальное влечение и сохраняли способность к половому акту. Часто звучал и такой контраргумент: кастрацию надо понимать чисто метафорически. Самокастрация – не решение, а хитрая лазейка. Монах, сам отрезавший собственные тестикулы или отдавшийся на милость хирурга, как бы расписывался в недостатке самоконтроля, несмотря на всю решимость в момент операции. Это значило, что он не способен усмирить мысли – а ведь цель именно в этом {30}.
Иоанн Мосх, монах VII века, изучивший многие аскетические практики в Восточном Средиземноморье, рассуждал дальше: пусть каким-то чудесным образом сексуальные желания монаха пропали, тут нечему радоваться, ибо на самом деле в физическом, ментальном и моральном отношении монаха закаляет собственно борьба с возбуждением. Он приводил в пример священника по имени Конон, который возбуждался всякий раз, когда крестил женщину. Вместо того чтобы пытаться обуздать свою слабость, он пристыженно уходил посреди ритуала. Когда же посредством чуда сексуальное влечение Конона пропало, он снова стал проводить крестильный обряд, но Иоанн Мосх не видел в этом никакой его заслуги. Десексуализацию Конона нельзя считать победой, поскольку он не тренировал свой разум для ее достижения. Конечно, точку зрения Иоанна разделяли не все. Самооскопление было запрещено римскими законами и значимыми церковными советами намного раньше, но эти запреты далеко не всегда учитывались и исполнялись, и во времена Иоанна некоторые монахи по-прежнему прибегали к самокастрации (особенно в Египте и Палестине). Кто-то из монахов абсолютно отрицал подобные меры, но кто-то в итоге принимал в свое общество коллег-евнухов {31}.
Многие монахи стремились полностью прервать любые гетеросексуальные контакты, хотя другие все равно считали, что и такой метод демонстрирует только лишь недостаток устойчивости. Отшельники-мужчины часто гордились тем, что давали от ворот поворот посетительницам. В мужские и женские монастыри обычно был запрещен доступ людям противоположного пола, хотя иногда делались исключения для определенных мест в монастыре (приемная, храм), определенных людей (родственники, высшее духовенство) и определенных занятий (строительство, врачевание, евхаристия). В течение веков описано как минимум несколько случаев, когда монахи, при рождении записанные девочками, представлялись мужчинами и жили в мужских монастырях. Их трансгендерность (а историки настаивают, что именно это точная и подходящая характеристика) зачастую раскрывалась только после смерти, и, хотя их собратья были ошарашены таким открытием, первоначальный шок в итоге уступал место восхищению, а не гневу {32}.
Во всяком случае, именно так излагали эти идеализированные сценарии средневековые агиографы. Созданные ими образы подтверждали, что контакты между разнополыми людьми как таковые не обязательно представляют угрозу духовной собранности; монахи вполне могут это контролировать. Находились и те, кто отстаивал эти же взгляды в отношении более простых, рутинных взаимодействий. Так, многие, встретив в пути представителей противоположного пола, отводили глаза, избегая повода для искушения, но иные возражали: дескать, это поверхностная форма аскетизма, лепить и формовать надо ум, а не только тело. В одной популярной истории рассказывалось, как странствующий инок, встретив на пути группу монахинь, сошел с дороги, чтобы не встречаться с ними. Самая старшая из сестер попрекнула его этим: «Будь ты совершенным монахом, и не заметил бы, что мы женщины». Физическими ограничениями многого не добьешься {33}.