Блуждающий разум: Как средневековые монахи учат нас концентрации внимания, сосредоточенности и усидчивости

В результате житийная литература столь же насыщена историями о монахах, которые охотно взаимодействовали с противоположным полом. Apophthegmata patrum, «Церковная история» Феодорита Кирского, «Диалоги» Григория Великого – возьмем всего несколько крайне влиятельных сочинений, и в каждом обнаружим восхваления монахов, склонных к тому и другому образу действий. Даже в тесном сообществе можно было одновременно наблюдать обе тенденции. В VI веке Григорий Турский в своем «Житии отцов» рассказывает о паре настоятелей, известных как «юрские отцы»[104], и отмечает, что один из них отказывался встречаться с женщинами, а другой, напротив, тепло их привечал {34}.

Влечение к собственному полу монахи не склонны были обсуждать столь желчно, как многие их современники (заметное исключение тут составляет бывший монах Иоанн Златоуст). Как и вообще в сфере телесных тренировок, эту проблему решали очень разными аскетическими мерами. Во многих общинах взрослым монахам запрещалось взаимодействовать с молодежью, ибо вне стен монастырей довольно распространенным было такое явление, как секс с зависимыми молодыми людьми обоих полов, особенно среди мужчин, особенно среди знатных мужчин, и зачастую – женатых знатных мужчин. Во избежание плотских искушений среди взрослых во многих монастырях правила настаивали, чтобы монахи не делили ложе друг с другом. В других, впрочем, требовали делить ложе, поскольку видели в этом послушание, избавляющее монаха от привязанности к личным вещам. В V веке Шенуте безапелляционно заявлял, что возможностей подглядывать друг за другом у монахов и без того хватает – банные процедуры, туалет, переодевания и просто такие работы или движения, при которых оголялись икры и руки до локтя. В любом случае монахи гораздо чаще подчеркивали плюсы совместного проживания, чем озадачивались таящимися в нем ловушками. К примеру, живущие в парах монахи хоть и опасались возможного взаимного влечения, но верили, что очень важно противостоять плотским желаниям, а не избегать их, и что в конечном итоге товарищ-анахорет скорее будет подмогой, чем помехой {35}.

Этот социальный потенциал можно было приумножать. Как заметил историк Альбрехт Дием, начиная с VI века некоторые теоретики монашества, особенно в Галлии, так уверовали в могущество совместной деятельности, что искренне полагали, будто оно способно минимизировать уязвимые места отдельных личностей. Если монастырь как целое строго соблюдал свои тщательно выверенные правила, то общность монахов сохраняла непорочность, а их молитвы приобретали особую действенность. Даже если кто-то из монахов отвлекался на эротические мысли, общая сосредоточенность на духовном превалировала. Эта уверенность в коллективном целомудрии помогает понять, почему разнополые монастыри так долго сохраняли популярность в раннем Средневековье – особенно, видимо, галльские. Раз уж девственное тело недостаточно властно над собственным умом, то ему подсобит налаженная система общественной поддержки {36}.

Это, разумеется, не означало всеобщего преодоления трудностей в деле сосредоточенного познания Бога. Это даже не означало, что сами духовные наставники преодолели таковые трудности. Они знали, что сообщество может дать трещины – мы уже видели это, а беременные монахини из Сен-Круа остро прочувствовали на себе. Кроме того, из всех телесных вожделений секс вовсе не был главным претендентом на внимание монаха. Первое место здесь занимала самая примитивная, но неизбывная телесная потребность.

* * *

Первейшим противником в упорной борьбе монахов за самоконтроль был голод, а вовсе не секс. Палладий, автор горячо любимого всеми «Лавсаика», тайно следил за Макарием Александрийским и подслушал крики Макария. Тот кричал на демонов, как выяснилось, но и на себя самого тоже. Старцу в тот момент было почти 100 лет, и он все еще бранил свою неспособность перестать думать о еде {37}.

Иоанн Кассиан выразился очень прямолинейно: полный желудок отягощает ум, а также влечет эротические грезы. В среде врачей и монахов само собой разумелось, что переедание порождает целый каскад проблем. Шимон де-Тайбуте, монах, вероятно, обучавшийся медицине в Юго-Западном Иране в VII веке, последовательно и здраво перечисляет ужасные побочные эффекты:

«Когда каналы желудка забиты и органы, проводящие свет от мозга к сердцу, заблокированы, сердце поглощает тьма, весь дом наполняется дымом, члены немеют, воцаряется уныние, сознание приходит в смятение, душа затемняется, дар разборчивости слепнет, познание затрудняется, суждения путаются, (порочные) помыслы высвобождаются, память о благих вещах стирается из сердца, и страсти – отпрыски тьмы – получают дрова для своего огня, и пляшут, и хлопают в ладоши» {38}.