Бобовые сласти

— Мама провожала нас до станции. Все плакала и просила прощения. Той ночью она почти не спала, потому что шила мне новую блузку. Где она достала тот белый трикотаж — ума не приложу. Ничего подобного я не носила уже очень давно… да нет, пожалуй, вообще никогда. Но даже обрадоваться этому не могла. Мысль о том, что сейчас я расстанусь с семьей надолго, просто сводила меня с ума. В той новой блузке я пришла на станцию, и мы с мамой долго плакали в обнимку на перроне. Второй брат с сестричкой провожать меня не пошли. Простились со мной в дверях, когда я выходила из дома, — и больше я никогда их не видела. Сестричка ревела не переставая. Я тоже всхлипывала, но повторяла ей, что все будет хорошо, что я скоро вернусь… А потом мы с братом сели в поезд и отправились в Токио. Ехали всю ночь. И когда сошли на перрон, брат наконец сообщил мне, что у меня, возможно, проказа. А значит, ему придется оставить меня здесь, и…

Не договорив, Токуэ-сан уперлась взглядом в столешницу и зажмурилась. А затем, достав кривыми пальцами очередную салфетку, промокнула глаза и нос.

— Сколько же вам тогда было лет? — спросил Сэнтаро.

— Четырнадцать… — коротко ответила Токуэ-сан и протяжно высморкалась. — Здесь меня сразу очень дотошно обследовали. Засунули в дезинфицирующую ванну. А потом отобрали у меня все, с чем я приехала. Уничтожили все мои личные вещи, всю одежду. Рыдая, я умоляла медсестер оставить хотя бы блузку, которую сшила мне мама. Но мне сказали — нельзя, таковы правила. Тогда я попросила отдать эту блузку моему брату, который привез меня, чтобы он увез ее обратно домой. Но мне сообщили, что брат уже уехал. Что никого из моих близких вокруг уже не осталось. И что теперь мне придется сменить себе имя и фамилию… Когда мне сказали все это, я еще долго плакала и кричала: за что мне все это? Почему такое творится со мной? Ведь я уже понимала, что будет дальше. Что всех, кто однажды заболел, общество отторгает навеки. До этого, когда я видела прокаженных, они казались мне очень страшными. Но мне и в голову не приходило, что такое может случиться со мной…

Старушка снова умолкла.

— А что же случилось с блузкой? — тихо спросил Сэнтаро.

— Мне ее не вернули. Блузка, сшитая мамой, сгинула навсегда. Вместо моей одежды мне выдали парочку полосатых больничных костюмов. И велели обращаться с ними бережно, потому что новые выдадут только через два года. А мне-то самой было всего…

— Току-тян… Току-тян… — прозвучало вдруг откуда-то из-за спины Сэнтаро. Голос был женский, тихий и совсем слабый. Но Токуэ-сан, заслышав его, тут же прервалась на полуслове и подняла голову.

— Ты занята, Току-тян? Не отвлекайся… — продолжал голосок. — Я просто оставлю это здесь и пойду…

Обернувшись, Сэнтаро с Ваканой увидели пожилую женщину. Болезнь обошлась с ее внешностью куда суровее, чем с Токуэ-сан. Лицо ее было деформировано полностью, а нижняя губа свисала, обнажая старческие десны.

Не представляя, как себя повести, Сэнтаро и Вакана в знак приветствия склонили шеи.

— Добрый день! — улыбнулась женщина. — Меня зовут Морияма. Мы с Току-тян подружки. Всю жизнь готовим сласти в четыре руки.

— Правда? Токуэ-сан очень помогала нам в последнее время.

— Серьезно? Так вы и есть — господин Дораяки?

— Кто? Ах да… Он самый!

— Эх! А я ведь тоже мечтала у вас поработать… Удачи!

Сказав так, она положила на их столик пластиковый пакет — и, по-прежнему улыбаясь, вышла из магазина.

В полупрозрачном пакете угадывался небольшой сверток из фольги.

— Если не против, можно открыть и попробовать, — предложила Токуэ-сан. — Выпечка у Мори-тян — просто высший класс!

Если честно, пробовать из этого пакета что-либо у Сэнтаро желания не было. От рассказа Токуэ-сан у него до сих пор сжималось все внутри. А кроме того, он впервые в жизни встретился лицом к лицу с человеком, так сильно изуродованным проказой. И оправиться от этого шока ему удавалось с трудом.

Видимо, уловив его настроение, Токуэ-сан открыла пакет сама. И, развернув неуклюжими пальцами фольгу, извлекла на свет какое-то особо тонкое квадратное печенье.

— О-о… Да это же tuile! — просияла она.

— Тю… иль? — повторил за ней Сэнтаро.

— «Черепички», или французские крекеры! — торжественно объявила Токуэ-сан. И вручила по «черепичке» Вакане и ему. — С миндалем и апельсином. Готовить их, кстати, совсем не сложно!

— Сколько же вы всего знаете! — поразился Сэнтаро. — Я управляю кондитерской, но о такой выпечке даже не слышал…

Он медленно поднес «черепичку» ко рту. Сказать, что его пальцы не задрожали на полдороге, было бы неправдой. Но едва печенье коснулось губ, плотный миндально-цитрусовый аромат, защекотав ноздри, отогнал все сомнения прочь.

— М-м… Пахнет интересно! — вырвалось у него.

— И правда. Аромат такой, будто свежие фрукты, а не выпечка! — подхватила Вакана, явно повеселев. И, отломив небольшой кусочек, положила его на язык. — Откуда же вам с подругой столько известно про всякие сласти, если вы провели здесь безвылазно столько лет?..