Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

А каждое знакомство тянет новое, круги расширяются. Гершуни же познакомил меня с другим благожелательным кружком, подобно кружку молодёжи вокруг А. И. Яковлевой, подписывавшему коллективные письма мне, – вокруг Елены Всеволодовны Вертоградской. Все они работали в каком-то библиотечном партийном фонде, да где? на площади Дзержинского, прямо против Большой Лубянки! И что за фонд! из каких-то полузапретных, но всё ещё не уничтоженных книг, так что была у них возможность списывать якобы уничтоженные, а на самом деле не уничтожать, – мне, например, давать. По заглоту времени, по преизбытку дел неразумно мало я этим воспользовался (накоплять ли книги впрок, когда вот – петля на шее и не знаешь, одну прочтёшь ли?), но всё же брал кое-что. И один раз настояли они – посетить их прямо там, в фонде, походить вдоль полок. Как следует не познакомились, не разгляделись, а – друзья. Сияли все, а – неосторожность? Не знаю, как им обошлось, стукач присутствовал – и неприятность им была. Потом – замирала наша с ними связь. Не думал, что этот кружок мне ещё пригодится. А за 10 дней до высылки, именно по сторонности этой группы, предложил я им устроить отдельное хранение крюковского архива. Приняли!

А Неонила Георгиевна Снесарёва – несчастная, одинокая, полуслепая и нищая женщина, неудачливая переводчица с английского, оттеснённая бойкими «трестами» их (то есть замкнутыми коллективами переводчиков), – много лет порывалась помогать мне, в чём могла, счастье видела в том, чтобы скудный досуг обратить на помощь мне. (Она родом была из Воронежа, дочь священника, расстрелянного ЧК в сентябре 1919, при подходе белых, потом всю жизнь должна была скрывать это – и так смогла окончить переводческое отделение Литературного института; мать её отбыла 5 лет на Соловках в начале 30-х годов, а после войны снова в лагере, обе бездомны и разорены всю жизнь.) Снесарёва делала для меня сравнительный анализ двух английских переводов «Круга» (и достаточно набрала материала доказать их непригодность). Переводила книгу Георгия Каткова о Февральской революции. Звалась она среди нас «Одуванчик». Благодаря своим телефонным промахам (обладала опасным свойством некстати и неумело говорить лишнее по телефону и под потолками), она была на присмотре у ГБ, и, наверно, большую добычу думали там взять: уже после моей высылки сделали обыск-налёт на её квартиру, в её отсутствие, но, кроме моих фотографий, ничего не нашли и оставили глумливую записку. (Настолько уже не считали её за человека, что даже не скрывались, что они – из ГБ.) А после нашего отъезда Алик Гинзбург сумел привлечь Н. Г. к Русскому Общественному Фонду, распределять помощь зэкам и для связи. Она самоотверженно и безстрашно работала, он хвалил её в письмах к нам в Швейцарию.

И ещё были люди – слишком далеко живущие, чтобы на помощь их призвать, чтобы найти доброе применение их силам. Такова была в Ленинграде «Натаня» (Наталья Алексеевна Кручинина, врач), – не было бы задачи, какой она не приняла бы (но лишь немного поработали с ней в деле с крюковским архивом и «Тихим Доном»).

И так же застряла в далёком Ростове-на-Дону, покорёжившим и мою всю юность, моя соученица по университету, старше меня, Маргарита Николаевна Шеффер. Я приехал туда году в 1963 – и она, с лицом своим суровым, тёмным, как сеченным из камня и угля, сказала страстно: «Саня! Дай мне любую работу – для революции! Я задыхаюсь в этом болоте!» Я мог только ответить: «Переезжай в Москву. Здесь – ты ничему помогать не сможешь». Несколькими годами позже всё ж начала она мне печатать на дурной машинке, с отвратительной копиркой и сперва со многими ошибками. Перепечатала она «Круг», а затем и – полный «Архипелаг», и никуда эти перепечатки не пригодились, втуне лежали, недавно сожжены. (А работа-то – делалась, а голова – клалась…) Только пережили мы на этом ещё одну авантюру – годовую задержку комплекта у случайных людей в Ростове, в сарае, – как не пропало? как не открылось? Новые тревоги, новые поездки… В 1970 Рите удалось наконец переехать под Москву, тут она закоротилась на Люшу, на эНэНов (и – рабочая связь, и из чёрного одиночества есть к кому приехать душу отвести). Тоже с оплошностями, но втянулась и Рита в стиль потаённости. И сегодня – она единственная доверенная машинистка сборника «Из-под глыб», вытянула его для всесоюзного Самиздата и мировой известности.

И вот насчитали мы только в этом очерке – близ сорока человек. И по всем предыдущим очеркам наберётся, ещё и с неназванными, до сорока, да впереди ещё больше пятнадцати, да иностранцев двадцать, так это уже больше ста! – и всё ж это Невидимки!

И – чего б ты добился без них?

Живёшь – забываешь им счёт, сейчас удивляешься перечню.

А ещё ведь был и следующий ряд, ещё большая череда – кто протягивал честные руки помощи, не раз показывал решимость и риск, – да уж нам не нужно было, не помещалось.