Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

(Весть о провале Стига домчалась и ко мне в Норвегию в домик художника Вейдемана – с Джоном Шоу из «Тайма», почему-то раньше самого Стига и в страшной форме: у Стига на аэродроме отобрали плёнки с моими рукописями! Это мне правдоподобно показалось, – плёнки были у него, и тогда какой удар и какая опасность для него! Но часом позже приехал и сам Стиг. Узналось, что отобрано – письмо, но – неизвестно, насколько серьёзного содержания. А главное – стеснилось сердце за него, и появилась вина перед ним, вина, которой прежде не было за все годы наших ловких операций. Не было уверенности даже, пустят ли его сейчас в Москву назад.)

Нет! ГБ как задремало: удар не последовал, и Стига допустили назад безпрепятственно. Не додумались они до всех связей? сочли передачу письма случайной одноразовой услугой одного из многих толпившихся у нас корреспондентов? Или просто опасались расширять скандал вокруг меня?

А сопоставить многие случаи из этой книги, так: в деле со мной как заморачивало их, не хватало им рассудка и смелости на простейшее, на прямейшее!

Вернулся Стиг – и собрал назад свою часть моего архива. Опять он сидел на динамите. Но тут уже вступил действовать Нильс…

…………………………………………………………………

…………………………………………………………………

…И сколько ни втянулось в эту операцию союзников – ведь западных людей, ведь непривычных, да ещё специалистов по сбору сенсаций, – ни один никогда не проговорился!!!

Решили мы с Алей по телефону: чтоб они летели в Цюрих не «Аэрофлотом», а швейцарской авиалинией: её самолёты садились на малом Шереметьеве-2, где швейцарский чиновник обещал и не допустить никакой советской проверки багажа, сразу его перенять. Но что придумали гебисты? – за несколько часов до прилёта швейцарского самолёта распорядились: именно его, в этот раз, один раз – посадить на Шереметьеве-1. И – уплыли наши все чемоданы через большой конвейер – на гебистскую проверку. Долго держали. (Не знаю, что перефотографировали, но магнитные ленты все стёрли.)

Я знал, что Аля всё отправила подспудно, с собою ничего серьёзного не везёт. Но почему-то, или именно поэтому, безсознательным толчком, или созоровать: когда семья прилетела с 10 чемоданами, с сумками и корзинами, – я при всех корреспондентах бросился к багажу и сам припёр два тяжёлых чемодана с теми третьестепенными бумагами, которые Аля везла. Внешне выглядело: архив приехал легально. (А для чекистов: ничего другого главного я не ждал, кроме того, что вы сфотографировали в Шереметьеве, изучайте!)

…Лишь в апреле 1974 к нам в Цюрих заехала, по дороге в отпуск, в Италию, молодая немецкая чета с маленькой дочерью, и отец выгрузил из машины (однако и тут остерегаясь фотографа) – заветные два чемодана и сумку. И так он был осмотрителен, что при сыне адвоката Хееба не назвал себя, а молча протянул мне удостоверение личности.

Мы смотрели на них как на родную семью. Аля с радостной дрожью рук проверяла номера прибывших пакетов. Всё главное, всё безценное – вот оно! пришло! спасено!!

Ещё потом – много книг, нужных для работы, перевезёт Марио Корти, сотрудник итальянского посольства в Москве, очень сочувствующий подавляемому русскому христианству. Спасибо! вот и они опять на моих полках.

А то, что с Одомом, – дольше шло. Багаж-то его пришёл в Штаты пароходом, но сам он ещё несколько месяцев провёл в Европе. Пришли те сокровища к нам в Цюрих только в сентябре 1974.

А в конце июля были в гостях у нас Нильс с Ангеликой, и он привёз с собою ещё одну, несрочную часть архива, но тоже почти чемодан. Новая радость! Уже и цюрихским стенам мы не слишком доверяли, ничего не стоило и тут приставить снаружи присоску подслушивать, – поехали с Удгордом в горы, в уединённый дом в Штерненберге, и тут Нильс впервые рассказал обо всех тайнах и движениях, со всеми именами. Какое чувство свободы и торжества владело нами: о таких тайнах говорить звучно – и как о прошлом! Уж тут-то, уверены мы были, – не услышит никто.

Удгорд взял у меня литературное интервью для «Афтенпостен», взял сигнальный экземпляр «Стремени “Тихого Дона”» и повёз в СССР. Всё это сильно не понравилось советским властям. Накоплялось у них и против него и против Стига давно и всё больше, – а неопределённо. Пошёл последний год пребывания их обоих в Москве – весной 1975 атаковала их «Литературная газета»: «Чёрное досье г. Удгорда», – но проявили, что не знали истинно того досье, а вздорно вменяли им – контрабанду произведений живописи. И Удгорд и Стиг стойко оборонялись, делали решительные заявления. Норвежские газеты и Союз журналистов поддержали Удгорда, протестовали в советское посольство, требовали от своего министерства иностранных дел – защиты журналиста от травли. Была и Стигу защита в Швеции. Устояли оба[86].