Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

Очень по-разному в эти дни разделились корреспонденты. Для каждого это был – выбор совести, испытание, а славы – никакой, по работе не только никакого успеха, похвалы, продвижения, но угроза – всё погубить, все годы карьеры, все годы усилий: ведь газета присылала его совсем не для конспирации. (А Фрэнка Крепо после известных интервью со мной и разумно подозревая опасность, Ассошиэйтед Пресс специально строго предупредила: в отношениях с Солженицыным не превышать дозволенного. А он – то и дело брал, то бумаги, то плёнки, – и с большим выражением на лице запрятывал: лицо его при этом передавало и как пальцы там где-то передвигаются в глубине, и как он судьбой своей играет, впрочем – с готовностью. Корреспондент «Фигаро» Ляконтр, увозя от Али среди ночи моё «Заявление на случай ареста», положил его внутрь носка, на подошву, в ботинок.) И тут корреспондентам европейских, более понимающих, органов было легче. Например, Удгорд уверен был, что в случае провала его шеф поймёт и оправдает его действие. (Но и «таскал» же он несравненно с другими, загружая и боковые, и нагрудные, и заспинные карманы своей «репортёрки», и перед выходом, большерослый, внимательно оглядывал себя в высоком зеркале, не вытарчивает ли где.) А у американцев понятие карьеры особенно напряжённое: провал не получит морального понимания ни у начальства, ни у коллег, а только насмешку над неудачником. И понятно было, что иные отказались. Но три славных молодца – американцы Стив Броунинг, Роджер Леддингтон, Джим Пайперт, таскали безперебойно. И трое надёжных англичан: Джулиан Нанди, Боб Эванс и Ричард Уоллес. А чемоданы (будущие) велики, а карманы корреспондентские – малы. И приходилось некоторым ходить за взрывчаткой и нести её – каждый день! (Думаю, что ГБ, довольное моей высылкой, спокойно смотрело на роение корреспондентов и не хватало никого потому, что не хотело побочного скандала, – да не представляло же значение и объём увозимого.)

Пусть эти поздние-поздние строчки будут слабым воздаянием благодарности тем корреспондентам. Без этих нескольких западных людей затормозилась бы моя работа на годы.

А несли больше всего – к Стигу, склад собирался у него. (Оттого сам он ходил в это время редко.) Несли к Стигу – так все же и знали! Чем больше инкоров знало, тем величей была опасность разглашения. А вот – не разгласили! Ни тогда, ни потом.

22-го февраля стало известно, что я из Швейцарии поехал в Норвегию. И естественно, удержаться было нельзя Стигу не поехать туда же, не встретиться со мной впервые после высылки, не обменяться планами, вопросами, ходом дел.

Тут – Аля допустила опасную ошибку, – и едва не крахнула вся отработанная операция: она послала со Стигом мне письмо. (Да ведь всё так удавалось, при самом большом нашем нахальстве, так долго удавалось, и именно со Стигом! – само толкало продолжать.) И всё равно: главный рассказ о ходе дел Стиг передаст устно. Всего-то написать ей было, кроме личного: объяснить, что она не поедет, пока не успеет всего спасти и спрятать (чтоб я по телефону не торопил её ехать); и что перед отъездом ей неизбежно сделать публичное заявление. Уж это – проще всего было устно и передать. Но – ошибка, кто не делает их при разорванной голове, при сдавленной груди?

В последние часы перед отъездом Стиг зашёл к нам, а вскоре ехал на аэродром. Маленький комочек письма он спрятал «испытанным» образом – в такой же или в тот же транзисторный приёмник, как уже вывозил два года назад нобелевскую лекцию. А «таможенник» без колебаний взял и открыл именно этот приёмник сразу – и забрал письмо. (Совпадение? Привычное место прятки? Или когда-нибудь где-нибудь Стиг шепнул под потолком?) Стиг залился краской и тревогой – унизительно, как мальчишка! и – на чём? и – после скольких труднейших операций… (А дома-то, а на московской квартире его лежит весь склад для отправки! – а если теперь туда?..) Но гебист что-то высказал издевательское, письмо отобрал, а ехать дальше – не мешал. И Стиг улетел с тяжелейшим сердцем.

Он успел – шепнуть, соотечественнику из аэрокомпании. И тот поехал к Ингрид, рассказать. Ингрид заметалась – как спасать дело? А в гостях у неё в это время сидел …… дипломат. Она решилась просить его взять на время опасный груз. Не очень охотно, но он увёз часть в своём автомобиле. (А проглядыватели-то – видели, как грузится?!) Другую часть стал перетаскивать неутомимый Нильс – частью к себе, частью – в …… посольство.

Сколько лишних движений, сколько опасных перемещений, сколько прыжков по Москве! Как разрубленное тело иных животных ещё в отдельных кусках своих шевелится, вздрагивает, вспластывается, ещё хочет жить – так дёргался, хотел жить мой архив!