Боевая подготовка СМЕРШа

На свободе теперь оставался лишь один, но самый ненавистный Рюмину замминистра — Евгений Петрович Питовранов, с которым автору этих строк довелось общаться в начале шестидесятых во время учебы в ВШ КГБ при СМ СССР. Конечно, Рюмин мог вставить в список «заговорщиков» и эту «какую-то не по-русски звучащую фамилию», но собачий нюх заставлял проявлять осторожность и заручиться личной поддержкой Маленкова. Поэтому трусливая натура Рюмина заставила его «копать» дальше. Он рылся в протоколах допросов, беседовал с подследственными и осужденными, с которыми соприкасался Питовранов, но ничего компрометирующего найти не мог. Идти к Сталину не с чем, а потому при таком раскладе можно и «схлопотать по морде». И вот тогда, посоветовавшись с Маленковым, решили арестовать Питовранова без доклада Хозяину. Как результат работы на свет появилась «Служебная записка», в которой Питовранов прямо обвинялся в несусветной чуши, — «в практической бездеятельности по выявлению сотрудников нелегальной разведки Великобритании МИ-6 и их агентуры на территории Советского Союза».

Зарвавшийся Рюмин без доклада Сталину с согласия Маленкова арестовал Питовранова, заполнив собственноручно ордер на его арест. Боясь «гнева цезаря», его не отправили в «Матросскую Тишину» к остальным коллегам, а спрятали в камере смертников непосредственно в подвалах Лубянки. Задача была проста — выбить нужные показания против Абакумова по «делу врачей — сионистскому заговору». Евгений Петрович понимал, что предъявленные обвинения — ложь, но признайся в причастности к «банде врачей», он тут же будет развенчан в глазах Сталина. На это били Маленков и Рюмин — испачкать доброе имя генерала.

Проходили месяцы, а следственное дело по «сионистскому заговору» не продвигалось. Узники «Матросской Тишины» держались стойко, всякий раз отвергая наветы своих коллег. Абакумов вел себя с истязателями мужественно, не признавал за собой никакой вины и не оговаривал подчиненных, хотя его регулярно и тяжело избивали, лишали сна и пищи, подолгу держали в холодном карцере, не снимая кандалов и наручников. Его тошнило от усталости и побоев, он еле передвигался от разбитых и простуженных в холодильнике коленных суставов. Находясь в карцере, ему в день давали кусок черного хлеба и две кружки некипяченой воды. А истязания продолжались…

Об одной из форм пыток рассказывал сам Руденко председателю Верховного суда СССР В. Теребилову. Последний вспоминал, что «он (Руденко. — Прим. авт.), видимо, имел в виду случаи, когда, например, допрашиваемого подследственного раздевали и сажали на ножку перевернутой табуретки с тем, чтобы она попала в прямую кишку…». Если это правда — то это же средневековье. Неужели наши старшие товарищи были такие жестокие, хотя ментально по-христиански должны быть терпимы, да и воспитывалось большинство из наших недавних предков на примерах высокой морали и влиятельной нравственности. Жестокое время рождает жестокость, а она, как всякое зло, не нуждается в мотивации — ей нужен лишь повод. Жаждешь крови? Стань гнидой, мерзостью, скотом.