Бог и наркотики (СИ)

- Думай что хочешь, - почти без эмоций роняю я, вновь утыкаясь в исписанные листы, переворачивая следующий, вчитываюсь в строчку, пытаясь понять, что же следует занести к себе в тетрадь.

Чувствую, как его рука с плеч соскальзывает ниже, словно вор, закрадывается под рубашку, проходясь по чувствительной коже на животе. Упорно делаю вид, что ничего не замечаю. Пялиться в тетрадь получается с трудом. Перед глазами расплываются строки, а мозг все сильнее сосредотачивается на посторонних действиях.

Еле ощутимые прикосновения становятся настойчивее, нижние пуговицы на рубашке расстегнуты, осталась последняя преграда в виде двух верхних, которую он обходит быстрее, чем я успеваю понять, что одежда уже свисает по краям, оголяя торс и грудь.

- Если ты продолжишь, - тихо говорю я, стараясь не срываться на эмоции. – То я не успею переписать и закончить работу, - хмыкает, даже не собираясь убирать руку.

- Как будто завтра у тебя будут проверять тетрадки… Ты же не…

- В школе. Верно, я не в школе, но, когда у меня начнут принимать заново зачеты, именно эти записи помогут мне сдать материал, который я не знаю, - грубо оттолкнув его руку своей, я запахиваю концы рубашки к животу, жалея, что это не халат, который можно было бы подвязать поясом.

Накрывает ладонью тетрадь, в которую я уставился, а затем, переворачивая листы, вовсе захлопывает ее, отшвыривая так резко, что она с гулким стуком падает за щель между шкафом и столом.

- Что ты… - не успеваю договорить, его рука, хватаясь за мою, резко вздергивает вверх все мое тело, словно я тряпичная кукла. Прижимает к себе одной рукой и, меняя положение, усаживается на мой стул, втискивая меня к себе на колени. Шелест узкой черной ткани галстука, перестающий обвивать его длинную шею, сползает, словно змея, вниз.

Молча жду, пока он нарочито медленно скинет свой серый форменный пиджак на пол, а затем коснется свободной рукой рубашки, специально возясь с пуговицами как можно дольше, чтобы заставить меня ждать, чтобы заставить думать тогда, когда я не хочу этого делать.

Облизывается взглядом. Такие его выходки никогда не приводят ни к чему хорошему: я успел выучить эту маску.

Сам, почти не двигаясь, мне и не надо, тянусь губами к его шее. Поглядывает на меня исподлобья, наверняка, так и не сумев рассмотреть мое лицо, вновь спрятанное за волосами, в очередной раз тянется к лакированным пуговицам, обводит тонкими пальцами блестящий контур и освобождает из петель ткань рубашки, что мгновенно обвисает на его плече. Хватаюсь рукой за рукав, что удобней всего расположен ко мне, стаскиваю с него, пропахшую его одеколоном и потом, вещицу, бросая к остальным.

Удерживает пальцами мое лицо за подбородок, сам преподносит, будто на блюдце, мои губы ближе к своим, накрывает, специально утомительно и искушающе медлит. Не нравится ждать. Высунув кончик языка, прохожусь по его губам, порываюсь придвинуться ближе, но его рука все еще не дает. Соблазнительно покусывая нижнюю губу, продолжаю сверлить его взглядом, замечая, что тот едва сдается и уже готов ослабить хватку на моем подбородке.

Только предвкушение.

- Ты так заводишь, - шепчет он, но в тихом помещении его голос звучит куда громче, чем мог бы.

- Почему так долго? – будто бы не слышу его слов, будто бы не чувствую касаний.

- С чего бы мне задерживаться? Ты ведь даже не слышал, когда я вернулся? – спрашивает Иззи, поддевая пальцами мою рубашку, чтобы позволить ткани отпустить тело.

Вопрос остается без ответа.

Накрываю его руку своей, разжимая пальцы, сковывающие мой подбородок, послушно опускает ладонь вниз. Перекручиваюсь на стуле, садясь на парня вплотную, протискивая колени по бокам его ног. Уже сам настойчиво целую его, вкушая его податливость на языке.

Наматывает мои волосы на кулак, заставляя задрать голову. Упирается носом в кадык, проходится языком по шее, лишь оставляя мокрый след. Не трогает губами, словно оставляя кожу на них нетронутой для другого случая. Сам управляет мной, наклоняет по такому ракурсу, который нужен ему, ведет под тем углом, который удобен. Не заботится о моих чувствах, не думает о том, что голову сковало неприятное ощущение, словно с меня пытаются стянуть кожу.

И специально делает.

Специально ждет.

Отпускает руку только тогда, когда чувствует, что вот-вот и я сорвусь на крик, только не от злости, не от раздражения и не от боли… От досады, что все вновь происходит по его указке.

Ухмыляется прямо в глаза.

- Смеешься?

- С чего бы.

Хочется до крови ударить его, но вместо этого лишь продолжаю сверлить его взглядом, ощущая на своей спине нежные касания его рук.

Кнут и пряник после его действий.

- Ты такой горячий, - говорит он, а я чувствую, как внизу живота начинает теплеть, словно там печь и кто-то подбросил дров.

- Разве?

Теперь мой черед ухмыляться. Теперь моя очередь вдавливать его в стул. Теперь я доминирую над тем, что происходит. Ухватившись руками в его плечи, вдавливаю в спинку стула. Не опрокидываемся только по тому, что мое тело все ещё перевешивает.

Целую его губы до красноты, до опухших жилок.