Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата

При этом СМР пытался взять массовостью, набирая себе как можно больше общин и структур – как говорится, хороших и разных. Некоторые из них склонялись к откровенному, мягко говоря, радикализму. Например, в Совет муфтиев входит Духовное управление Азиатской части России по главе с муфтием Нафигуллой Ашировым, который призывал убрать крест с герба страны и заявлял, что Русская Православная Церковь – «это даже не христианство, это какая-то национальная религия, которую сегодня пытаются навязать всем остальным народам России». Около мечетей, входивших в структуру СМР, периодически ловили проповедников экстремизма. Иногда возбуждали уголовные дела и против «официальных» имамов. Гайнутдин старался как можно больше дружить с зарубежными исламскими центрами – саудовскими, турецкими, катарскими, кувейтскими… Дружба была явно не бескорыстной. Турки, например, помогли построить новую мечеть на проспекте Мира, и общение с ними не прерывалось даже в момент крайнего обострения межгосударственных отношений из-за сбитого военного самолета.

Все это власти, конечно, понимали и видели – но медийная активность Гайнутдина и его способность улыбаться на кремлевских приемах брали верх. Впрочем, «биполярного», а тем более «однополярного» ислама в России не получилось – и получиться не могло в силу «природной» децентрализованности мусульманской уммы. Муфтияты Северного Кавказа не только не подчинялись ЦДУМ и СМР, но и не особо оглядывались на их действия и решения. В этом регионе была создана своя объединенная структура – Координационный центр мусульман Северного Кавказа, возглавляемый муфтием Карачаево-Черкесии Исмаилом Бердиевым, – но он носил и носит очень рыхлый характер. Фактически не зависит от «федеральных» центров муфтият Татарстана. В общем, никакой исламской «патриархии» в России нет и не предвидится. Такова особенность суннитского ислама в странах, где нет мусульманской монархии: школ, авторитетов, структур там может быть бесчисленное множество. По большому счету, удержать умму вместе может только власть, особенно монархическая или квази-монархическая. Государства, зацикленные на штампах «светскости» и «невмешательства» в религиозную жизнь, эту возможность навсегда упускают.

Она, впрочем, реализуется не только в суннитских монархиях вроде Саудовской Аравии, Катара или Кувейта, но и в шиитских странах – Иране и Азербайджане. В первом государстве мне удалось побывать не раз: в 90-е годы тогдашний митрополит Кирилл и известный иранский аятолла Мохаммад Али Тасхири обменялись визитами, и вскоре была создана двусторонняя комиссия по диалогу «Ислам – Православие», действующая доныне. Мы провели много дней в собеседованиях – то в России, то в Иране. Огромное впечатление оставили аятоллы Тасхири, Кашани и Ваис-заде – люди мудрые, скромные и одновременно властные. В Иране, при всем плюрализме мнений и школ, действует религиозная вертикаль, объемлющая государство, политику и силовые структуры.

В соседнем Азербайджане такую же вертикаль поддерживают государство и мощная фигура шейх-уль-ислама Аллахшукюра Паша-заде. Любая попытка создать радикальную религиозную оппозицию государству или шейху жестко подавляется. Когда в бакинской мечети Абу-Бакр начали «мутить воду», в ней взорвались две гранаты, после чего ее на пару месяцев закрыли, а потом обложили постами полиции. Бунташное село Нардаран близ Баку в 2015 году и вовсе брали штурмом. Такая же стратегия применяется практически во всех странах Средней Азии – кроме Киргизии. И, в общем, она работает. Если бы она не применялась, в упомянутых государствах давно бы царили самые крайние силы, управляемые извне, а тамошняя элита, постсоветская и новая, вместе с оставшимся русским населением переместилась бы в Россию, а суперэлита – в Европу. Или сразу в иной мир.