Бог, которого не было. Белая книга

Сломанное время срослось неправильно, пришлось ломать заново. Ты проявил милосердие — операция была под наркозом. А может, водка наконец подействовала. Мир пьяно вращался, спотыкаясь о наши слова, разбросанные по миру; слоны под наркозом сбились в кучу и матерились, как дальнобойщики, которые с бодуна обсуждают бодун; воздух поседел, а ночь покрылась мелкими-мелкими морщинами, как восьмиклассница спустя много-много лет после кино, куда они вместе ходили с Цоем; и светят фонари давно, и окурками с верхнего этажа падают звезды, прожигая дыры в панцире черепахи, на которой стоят слоны и, сбившись в кучу, с бодуна обсуждают бодун; мир чудом держится на их плечах, неуклюже вращается, спотыкаясь о наши слова, разбросанные по миру; помнишь, ты когда-то верил в мир?; Бог — это глагол, говорит верующий в тебя еврей Ицхак; а любовь как акт лишена глагола, возражает ему другой еврей; у вас есть право хранить молчание, говоришь ты; на дне Геенны в Иерусалиме растут два тутовника — один белый, другой черный; молчание одного человека отличается от молчания другого, и не произносить одно имя не то же самое, что не произносить другое; все, что вы скажете, может быть использовано против вас, говорит твой второй; ягоды на дне Геенны очень вкусные — что черные, что белые; лабрадор на полу складывает из замерших осколков времени слово вечность; ты забыл слово, которое было в начале, слово, которое было у Бога и которое было Бог; Ицхак болен Богом — так говорил лабрадор; если для подтверждения Веры требуется Чудо, то это так себе Вера, говорил Ицхак; он в одиночной камере тюрьмы, и он болен Богом; вдребезги беременная Вера спит на чердаке, которого нет в моей съемной квартире в Иерусалиме по улице Дорот Ришоним, 5, ее давно пора будить, у них с Ицхаком будет ребенок, девочка, и они назовут ее Светой в честь маленького бога, которого убил верующий в Бога араб, которого спасли врачи больницы «Хадасса», но которого заново убил Ицхак; помнишь, ты когда-то верил в мир? «я говно, ты говно, будущего нет» — было когда-то написано в переходе на углу Невского и Садовой, где забивали стрелки панки и хиппи; ты лишил меня слова, то, что было в начале; я собираю с пола сложенную лабрадором вечность и кидаю в свой стакан с водкой; тебе надо менять квартиру, говорит Янка; почему? — спрашиваю я, размешивая водку пополам с вечностью; она на третьем этаже — не разобьёшься, объясняет Янка; я сижу у окна, за окном осина, я пью залпом вечную водку; меня рвет — я не гожусь для вечности, у меня аллергия на вечность, и я блюю вечностью в сортире, время срослось, и часы пробили ровно одиннадцать часов; вечность костью застряла у меня в горле, это не вечность, это ты, которого нет и который любовь; любовь при нуле градусов по Цельсию превращается в лед, а при ста — в дым; но в любом своем состоянии она лишена глагола; Бог это глагол; глагол — это часть речи, отвечающая на вопрос «что делать?», ты забыл слово — так что ты не глагол, если ты вообще есть; любовь — она точно есть, но она тоже не отвечает на вопрос «что делать?», и я не знаю, что мне делать; я звоню Даше; оставьте сообщение; все, что вы скажете, может быть использовано против вас; я смываю в унитаз выблеванную мною вечность; это не вечность, это слово, то, что было в начале; то, что было у Бога, и то, что было Бог; слова немые — да Богу в душу; говорят, что канализация Иерусалима доходит до Геенны, туда, где растут два тутовника — белый и черный; у меня есть право хранить молчание, и я вот закончу прямо тут, на полуслове, как будто устал и не дописал до конца слово; люди, сделайте милость, подайте на бедность слово, подайте во имя Бога, подайте на бедность Богу.

Мы все проиграем, вопрос только когда

Ты играешь со своим вторым в крестики-нолики и не отвечаешь на вопрос «что делать?». Богу — богово, и ты ставишь крестики, а он — нолики. Кесарю — кесарево. Ты — неправильный глагол. Твой второй — тоже. Вы — глаголы, прошедшая форма которых образуется не по правилам. При этом в ее образовании нет никакой логики. Вы играете в игру, в которой нельзя выиграть. В нее можно только играть.

Размороженные осколки вечности капают короткими гудками на пол. Иерусалим впитывает в себя вечность и переворачивается на другой бок. Вы можете оставить сообщение или перезвонить позже.

Мы — крестики. Или нолики. Как повезет. Хотя разница невелика. Ты и твой второй играете нами, но не отвечаете на вопрос «что делать?».

Верить — это глагол. И верующий в тебя еврей Ицхак — верит. Осужденный на пожизненное, он не спит и бормочет в своей одиночной камере святые слова веры, покрытые ржавчиной и кровью.

Вера спит. Она беременна, а отец ее будущего ребенка осужден на пожизненное заключение и бормочет в своей одиночной камере бесполезные слова веры, покрытые отчаянием и пылью.