— Поклясться? — удивились вы оба.
— Да, поклянитесь — ради всего святого.
— Но у меня же нет ничего святого, — сказал ты. Не ерничая, а как-то растерянно.
— Он же Бог — откуда у него что-то святое? — поддержал тебя твой второй. — И у меня тоже нет.
— Святость — ее же вы выдумали, люди, — развел руками ты. — А Богу — богово.
— Все будет хорошо, — сказал мне Экклезиаст и ушел. Потому как Богу — богово, а лабрадору — лабрадорово. А я вернулся на твою почту.
Потом, конечно, до меня дошло, что это не я играл с вами в крестики-нолики, а вы играли друг с другом. Играли мной. Но это было сильно потом.
Через три часа и одиннадцать минут ты в этой игре крест поставишь. Ты — это Бог. А вы через три часа и одиннадцать минут получите сообщение от абонента 8 925 170-73-10. Прослушайте его до конца. Это не спам. Я вам расскажу про эту игру. Игру, в которой нельзя выиграть. В нее можно только играть.
Булгаковская Голгофа
Рядом с могилой Янки на Заельцовском кладбище Новосибирска стоит березка. К ней приколочен почтовый ящик. Можно написать письмо и положить туда. Говорят, иногда Янка отвечает.
На улице Агриппа, 42, в Иерусалиме находится почта. Проклятое место. Туда приходят все письма, адресованные тебе. Ты — это Бог. Бог, Всевышний, Элохим, Адонай, Отец Небесный и так далее. Можно написать любому, и письмо придет в отделение «Сердце Иерусалима» почты Израиля. Булгаковская Голгофа, ставшая моей. С девяти утра до шести вечера. Но есть перерыв на обед. И можно курить. Не на самой голгофе, естественно, а рядом.
Мне очень не хватало моей собаки
Я снова стал отвечать на письма к тебе. Ждал, когда лабрадор Экклезиаст найдет Дашу, и отвечал на все эти слезы, просьбы и проклятия.
Мне очень не хватало моей собаки. Без Эдика моя съемная квартира на Дорот Ришоним, 5, стала просто квартирой. Даже меньше чем съемной квартирой. Местом, где стояла кровать. И где я спал. А у меня — словно вырезали одно легкое. Говорят, можно жить и с одним, если знаешь зачем. Лабрадор Экклезиаст и был ответом на этот вопрос, он объяснял этот мир, даже когда просто спал, положив голову на лапы.
Или вот еще. Однажды — когда мы еще были вместе — с утра очень хотелось счастья. Ну потому что все заебало. Но надо было отвечать на письма тебе — работать Богом. А работать Богом не хотелось, хотелось счастья. Но тут пришел Экклезиаст и позвал меня гулять. Сейчас же дождь пойдет, попытался я отбрехаться. Ну потому что все заебало и надо было работать Богом. «А мы вымокнем до нитки и будем громко кричать, что все заебало», — сказал мне лабрадор. И мы пошли. И мы вымокли до нитки и кричали, что все заебало. И это было счастье. В общем, мне его очень не хватало.
Каждый не верующий в тебя не верит в тебя по-своему
А вот на твоей почте, что на улице Агриппа, 42, в Иерусалиме, ничего не изменилось. Да и в остальном мире тоже. Как будто маленький бог и не умер. Точнее — как будто он и не жил. И как будто верующий в тебе еврей Ицхак не был осужден на пожизненное, марокканский еврей Иона не пошел убивать, а русский еврей Поллак развозить проституток. Разве что начальник отделения Мордехай Пинскер еще больше растолстел и стал ходить на фитнес. Перед каждым шабатом — с 16:00 и до первой свечи.
Теперь он верил не только в тебя, но еще и в то, что от живота и жопы можно избавиться, делая упражнения на живот и жопу.
Кстати, с письмами к тебе — та же жопа. Чем больше я отвечал на них, тем их становилось больше. Это было похоже на конкурс по поеданию пиццы, где победителю дают пиццу.
И знаешь, что я еще понял?
Все верующие в тебя похожи друг на друга, каждый не верующий в тебя — не верит по-своему.
А еще среди тысяч одинаковых писем верующих в тебя людей я нашел письма, которые мы написали тебе — когда еще маленький бог был жив, а в мире не было ничего, кроме дождя.
Русский еврей Поллак написал, что
А марокканский еврей Иона написал:
Неправильно верующий в тебя Ицхак написал,
А еще было письмо от маленького бога без сисек. Сержант Армии обороны Израиля Светлана Гельфанд написала:
Потом густо-густо зачеркнула это, а потом снова написала:
Там и мое письмо было. Но я его даже открывать не стал. Я ж его не тебе написал, а себе. А в тебя я не верю, хотя давно потерял веру в свое неверие. Но у меня к тебе просьба: пусть у маленького бога вырастут сиськи. Я не знаю, что там у тебя и как все устроено, не знаю, есть ли там что-то вообще, но пусть у маленького бога вырастут сиськи.
Каждый не верующий в тебя не верит в тебя по-своему.
Каждый верит в того бога, которого заслуживает
А ведь ты тоже не веришь в себя. Может, из-за того, что ты слово это самое забыл; ну, то, что в начале было, а может, еще из-за чего. Может, тебе просто верить не в кого. Вот ты и не веришь.