Бог, которого не было. Белая книга

Надо широко закрыть глаза, иначе ничего не увидеть, говорит мне небо Иерусалима. И я закрываю глаза.

«Ни один сон не бывает просто сном»

Ни один сон не бывает просто сном — так говорила Николь Кидман в фильме-сне Кубрика. Это и не было просто сном.

Не знаю, где я был — в аду или в раю. Ко мне подходили люди — моя бабушка, которая сто процентов должна быть в раю, если только рай вообще есть; мой босс, которого застрелили на моих глазах в клубе «Твин Пикс», он — точно в аду; сутенер с голосом липким, как ликер, которого я никогда не видел; восьмиклассница — только не та столетняяаможетпятидесятилетняябосикомивкосичках, что я встретил в Лифте, а та — мамина помада, сапоги старшей сестры, с которой ходил в кино Цой; Николай Иосифович Беккер, настройщик моего пианино «Беккер», оставшегося в Москве; женщина с плечами Хатико, знающая о любви все; СашБаш с колокольчиками на запястье, Джим Моррисон с электрическим одеялом фирмы Beurer — все они подходили и срывали с меня маски. Одну за другой. Потом подошел Алекс — тот «мой первый», который верил в тебя и чья рыжеволосая мама плакала из-за порванных колготок. Он, привстав на цыпочки, сорвал с меня последнюю маску. Маску-то он сорвал, а вот меня под ней не оказалось. Там вообще ничего не оказалась. Пустота. Но не та, что основа бытия, а та, когда нет ничего. А потом послышались то ли щелчки пластинки, то ли хруст сердец, и зазвучала та самая ниспадающая цепочка аккордов, что заставляла во все времена мальчиков закуривать, а девочек теребить пуговицы на своих блузках. Некоторые девочки эти пуговицы даже отрывали. Пришлось открыть глаза — оказывается, я все-таки был, и я был в шикарном номере гостиницы. «Это или рай, или ад», — голосом полным посталкогольного покаяния запел Дон Хэнли, а остальные Eagles добавили многоголосья и запаха травки: добро пожаловать в отель «Калифорния», такое восхитительное место. Я, спотыкаясь о перебор гитар, подошел к зеркалу. В отражении на меня смотрел человек с видом человека, чье прошение о помиловании окончательно отклонено. А еще на человеке был белый пушистый халат, а на халате золотом вышито: Hotel California. «Ни один сон не бывает просто сном», — пели Eagles, и это и не было просто сном.

Hotel California

В отеле Hotel California Eagles играли Hotel California; расслабься — на все голоса советовали они мне, но я не мог расслабиться, я вообще ничего не мог.

Расслабься — присоединился к их многоголосью ты, неизвестно откуда взявшийся на кровати люксового номера отеля «Калифорния». Тот самый отель, где тебя ждут всегда, и тот самый, который невозможно покинуть. Тот самый, что приснился в 1977-м пятерым парням из Eagles и вписавший навсегда их имена в историю рока. Одна из немногих песен, под которую одинаково легко все — мечтать, любить, умирать.

Кровать была огромная, с какой-то ажурной металлической спинкой, похожей на кладбищенскую ограду, а ты — это Бог. И ты лежал на этой огромной кровати, положив ноги в ботинках на по-гостиничному-безупречно-застеленное покрывало. А еще на тебе была униформа Hotel California и такая смешная шапочка с кисточкой. Видимо, ты тут работал — коридорным или еще кем-то.

— Клевая песня, и вы клевые, — сказал ты музыкантам.

— Угу, — скривился твой второй, растянувшись рядом с тобой.

Второй тоже был в форме коридорного, вот только шапочка без кисточки. То ли рангом поменьше, то ли оторвалась. А может, наоборот было, и это ты был рангом пониже, и это у тебя кисточка оторвалась.

В общем, тот, у которого кисточка оторвалась, добавил, потягиваясь на кровати:

— Вот только осточертела смертельно.

Eagles обиженно замолчали, а тот, бескисточный, продолжал бурчать:

— Предпочитаю Баха.

— Почему? — хором закудахтали Eagles.

— Все объяснения — тут. — Кто-то из вас, ты или твой второй, достал из прикроватной тумбочки Библию и сдул с нее пыль. Может, пыль была какая-то не такая, а может, у нас у всех аллергия на Библию, но мы все принялись чихать наперегонки. Мы — это я, пятеро Eagles, твой второй и ты. Кто-то чихал первым голосом, кто-то вторым, кто-то в терцию. Кто-то из вас — или ты, или твой второй — опять фальшивил, но я опять не мог понять кто.

— Объясни им толком, — прочихавшись, толкнул ты в бок своего второго. Ну или наоборот: твой второй тебя в бок толкнул. А тот, кого кто-то из вас в бок толкнул, объяснил:

— Бах — он как бог. Невозможно Баха любить или не любить.

А тот, кто толкнул, добавил:

— В Баха либо верят, либо нет.