Бог, которого не было. Белая книга

Сама Вера тоже пахнет надеждой и свежеиспеченными пирожками с картошкой. Совершенно непонятно, когда она успела испечь эти пирожки, — по свидетельским показаниям лабрадора, они непрерывно трахались. И совершенно непонятно, как она умудрилась испечь эти пирожки, — в моей квартире на Дорот Ришоним, 5, где они непрерывно трахались, не было ни муки, ни яиц, ни теста. Картошка, возможно, была, но совершенно точно не было духовки.

Но она их испекла и сейчас смотрит на Ицхака своими черными, как кипа Ицхака, глазами. А Ицхак прижимает к груди эти пирожки и не знает, что сказать. Нет таких слов. Их нет ни на русском, ни на иврите. Их нет даже на кобайском. И поэтому Ицхак не знает, как сказать Вере про Любовь и Надежду. И ест пирожки, которые ему испекла Вера. Молча. Один за другим. На языке Константина Симонова, которого Ицхак никогда не читал, это означает: жди меня, и я вернусь, только очень жди. А Вера молча смотрит, как Ицхак ест пирожки. Это значит, что она будет ждать. А потом приходит моя соседка сверху — та, с цифрами на руках. И она приносит нам с Ицхаком две бутылки пива в дорогу. Холодного. На языке Константина Симонова это означает: покуда идите, мы вас подождем. Мы вас подождем, говорят невыспавшийся Илья и невыспавшийся лабрадор. Мы вас подождем, говорят моя полуторакомнатная квартира и мой черно-белый рояль. Покуда идите, мы вас подождем. И мы с Ицхаком идем. А потом оглядываемся: моя соседка сверху и Вера стоят, обнявшись, и смотрят нам вслед. И снова себя называют солдатками, как встарь повелось на Великой Руси. И неважно, что это происходит в Иерусалиме. В пропахшем смертью и пирожками Иерусалиме, на улице Дорот Ришоним.

Время споткнулось и перестало за нами успевать

Мы вернулись в армию вовремя, но время споткнулось и перестало за нами успевать. Одна из русских «печеней» Ионы рассказала ему, что Бог есть и он отвечает на письма. Мол, она написала Богу, и он ответил. Там еще подпись была: твой Бог. Чернилами. И пока я пытался вспомнить, что же я написал этой его «печени», марокканский еврей Иона раздал нам бумагу и конверты, которые ему дала эта самая «печень». Мол, стучите и откроется. А верующий еврей Ицхак раздал пирожки, которые ему дала Вера. Мол, верьте, пока горячие. И по вере вашей дано вам будет. А русский еврей Поллак ел пирожки и не собирался ничего писать. Он верит в пирожки, а в то, что Бог может отвечать на письма, — нет. Но потом Поллак задумался и взял лист и ручку. Он все-таки был евреем, хоть и русским. А Иона взял пирожок. А верующий в тебя Ицхак уже что-то строчил на листке, зачеркивал и снова строчил.

А потом они уже все трое начали писать. Мне. Ну то есть тебе. И посматривали на меня — мол, а ты что, не веришь? В Бога, который есть и который отвечает на письма? А кэрролловская Алиса, появившись откуда-то в нашей палатке, взяла пирожок, откусила и говорит мне: если все в мире бессмысленно, что мешает выдумать какой-нибудь смысл? А кинчевская Алиса тоже появилась откуда-то ниоткуда и тоже взяла пирожок. Та, которая кэрролловская, ела жадно, а та, которая кинчевская, — задумчиво. И все пятеро — две Алисы и три еврея — смотрели то на пирожки, то на меня, как бы спрашивая: верю ли я в Бога, который есть и который отвечает на письма. И тогда я взял листок, ручку и стал писать тебе письмо, чтобы не выдать, что я не знаю, есть ты или нет, но ты меня попросил отвечать на письма к тебе, чтобы все думали, что ты есть. И тогда кинчевская Алиса выглянула из палатки и сказала: день встает, смотри, как пятится ночь. А кэрролловская Алиса ничего не сказала, она пропала. А следом за ней пропала и кинчевская. И пирожки кончились. А мы написали тебе письма, запечатали, вышли из палатки и увидели, что ночь пятится, день встает, а время споткнулось и перестало за нами успевать.

Жизнь стала сериалом братьев Коэнов

Все было как в фильмах Коэнов. Я про споткнувшееся время. Время в фильмах Коэнов всегда опаздывает. А наша жизнь — это один из тех фильмов Коэнов, где время спотыкается и всегда опаздывает.

Маленький бог без сисек Света вернулась с похорон. Без глаз. Может, она выплакала их по дороге, а может, оставила камнями на могиле, как заведено у евреев. Два камешка цвета теплой водки.

Теперь маленький бог без сисек смотрела на нас другими глазами.

Безалкогольными, что ли. Так смотрят в мир давным-давно выбитыми окнами дома, в которых никто не живет. В них даже бродячие собаки не заходят — настолько там пусто. Так звучит Моцарт на рингтоне. Бездарно и безалкогольно. Так ты смотришь на нас. Ну, если ты, конечно, есть.