Бог, которого не было. Белая книга

Обычно динозавры не выбираются никуда из Меа Шаарим. Чтобы не дай бог чего. А тут ему пришлось поехать в Тель-Авив. И наш Ребе попал в другой мир. А там женщины. С голыми коленками. И даже на каблуках. Ребе сделал все как учили: зажмурился и побежал. А когда разжмурился — нашел себя в «Третьем ухе», знаменитом магазине подержанных дисков, что на улице Шенкин в Тель-Авиве. Там они и встретились. Два инопланетянина. Еврей Ицхак и француз Кристиан Вандер. Ребе и Magma. Самая странная группа в мире. И одна из самых прекрасных. Ее даже группой нельзя называть, конечно, но просто надо же как-то называть это самое странное чудо. Ребе и без того был сумасшедшим, а тут французы, придумавшие Zeuhl и кобайский язык. Гениальные музыканты, сбежавшие от земного хаоса, вранья и подлости на придуманную ими планету — Кобайю. И Ребе, проживший всю жизнь на придуманной евреями планете Меа Шаарим в центре Иерусалима. Планете, где евреи тщетно пытались заслониться Торой от земного вранья, подлости и хаоса.

В Москве на Горбушке «Магму» продавали со словами «чумовое грузилово с бабами и клавишами». А тут Ребе, который даже Boney M никогда не слушал. Он проторчал там несколько часов, постигая кобайский язык. Ну и окончательно свихнулся. Полгода наш Ребе выбирался в магазин «Третье ухо» при первой возможности, моля Бога, чтобы его никто не увидел и чтобы диски «Магмы» никто не купил. Денег, чтобы купить диск самому, у него не было. В конце концов Мотти — продавец магазина — подарил Ребе Mekanik Destruktiw Kommandoh, альбом 73 года. На Пейсах. Мотти был опытным дилером и знал, что первую дозу надо давать бесплатно. А Ребе хранил диск под подушкой, но потом — по древней национальной привычке пророчествовать — не выдержал и поставил его своим ученикам в иешиве. Ицхак воздел руки вверх и сказал: слушайте. Это Тора. На кобайском.

Был жуткий скандал, отец Ицхака разломал и выкинул Mekanik Destruktiw Kommandoh на помойку, а затем — когда Ицхак не раскаялся — раввины Меа Шаарим выкинули на помойку и самого Ицхака. «Да будет он проклят днем и проклят ночью, проклят, когда ложится и когда встает». И фотку некрасивой невесты отобрали.

Даже дождь охренел, услышав рассказ Ребе. Иона, перебрав в уме все известные ему русские матерные слова, ничего подходящего не нашел. И потому промолчал.

— Кирьят-Ата, — сказал вместо него Поллак.

— Скажи что-нибудь на кобайском, — попросил я Ребе.

— Lihns, — произнес Ицхак. — Дождь.

У дождя есть разные капли. Одни гладят, другие греют; есть те, от которых больно. У дождя есть разные капли — но нет последней. Дождь — лучше, чем жизнь. Да и вообще: в мире нет ничего, кроме дождя.

Нормальный разговор в мире, где нет ничего, кроме дождя

В мире, где нет ничего, кроме дождя, маленький бог без сисек Света мокла на кладбище, а армейские боги побольше рассказывали ей, что тот, с кем она гуляла по трамвайным рельсам, погиб как герой. Они оставили свои зонтики в машине и поэтому тоже ощущали себя немножко героями. Какой-то ребе — может, как раз тот, который выгнал нашего Ребе из иешивы, а может, тот, кто проклял Спинозу, — под дождем все ребе одинаковы, — рассказывал об Аврааме. Что Господь приказал Аврааму принести в жертву своего сына Исаака, чтобы научить его покорности; но потом Господь удержал руку Авраама, чтобы научить его любви. Ребе не объяснил, чему Господь при этом научил Исаака; а маленький, насквозь промокший бог без сисек Света не спрашивал — она сама была этим Исааком. Только в этот раз ты почему-то не отвел руку с ножом. Может, не захотел мокнуть под дождем, а может, тебя просто нет. И вообще нет ничего, кроме дождя.

Я считал овец, пытаясь заснуть. Насчитал пять тысяч триста сорок две и стал умножать на четыре, чтобы перевести в копыта. Дождь все время меня сбивал, я устал умножать пять тысяч триста сорок два на четыре и вообще устал, и поэтому вышел из палатки в мир, где не было ничего, кроме дождя.

То есть сначала там ничего не было, кроме дождя. А потом появился ты и твой второй. Без зонтиков.

— Дождь всегда всем раздает по справедливости, — примирительно сказал мокрый ты.

— Каждый дождь нужно чему-то посвящать, зря, что ли, он плачет, — заявил мокрый второй.

Нормальный разговор в мире, где нет ничего, кроме дождя.

Какое-то время вы молча мокли, и я не знал, об одном и том же вы мокли или о разном. О чем мок я — я знал, и поэтому спросил:

— Это — наказание за прогулки по трамвайным рельсам? Ты убиваешь за то, что люди гуляли по трамвайным рельсам?

Ты молчал, твой второй тоже, но я и так знал: когда-то в раю Адам и Ева, взявшись за руки, гуляли по трамвайным рельсам. Первородный грех и прочая бла-бла-бла.

Не помню, как я оказался снова в палатке — наверное, просто зашел.

— Ребе, проснись. — Русский Поллак тряс еврейского Ицхака.

Ну это он на иврите Ицхак, а по-русски — Исаак. Тот самый, которого ты велел Аврааму зарезать, чтобы научить его покорности.