Бог. Новые ответы у границ разума

Здесь, однако, я полагаю, что нужно проявлять особую сочувственную тактичность. Материализм – это убеждение, основанное не на доказательствах или логике, а на том, что Карл Саган (говоря о другом виде веры) назвал «глубинной необходимостью верить». Как чисто рациональная философия, он мало что может предложить; но как эмоциональное успокоительное средство, которое Чеслав Милош любил называть опиатом неверия, он предлагает убежище от стольких сложных недоумений, стольких трудных духовных усилий, стольких стараний решить интеллектуальные и моральные проблемы, стольких изнурительных выражений надежды или страха, милосердия или раскаяния. В этом смысле его следует классифицировать как одну из тех религий утешения, цель которых не вовлечь ум или волю в тайны бытия, а просто заменить экзистенциальные обиды и личные разочарования. Популярный атеизм – это не философия, а терапия. Возможно, тогда его не следует осуждать за его философские недостатки или даже рассматривать как какую-то интеллектуальную позицию, а просто признать формой простой приверженности, даже привлекающей своей смесью нежной неуклюжести и очаровательной помпезности. Даже страсть, фанатизм, ребячество и невежество, которые, как правило, характерны для нынешней атеистической моды, должны быть оправданы как всего лишь вскипание первобытного пыла со стороны тех, кто, оказавшись на обрыве, выходящем на бездну последней абсурдности, совершили безумно доблестный скачок веры. Тем не менее любая религия утешения, которая евангелически стремится вытеснить другие вероучения, как это делает популярный атеизм, имеет некий багаж моральных доказательств: она должна показать, что опиаты, которые она предлагает, по крайней мере столь же сильны, как и те, которые она заменит. Торжественное провозглашение того, что нет Бога, нет вечного взгляда, видящего наши жестокости и предательства, нет финального блаженства для души после смерти, может показаться смелым и замечательным для комфортабельно устроившегося буржуазного ученого, которому редко приходится когда-либо спускаться в юдоль страданий тех, чья жизнь в лучшем случае является постоянным беспокойством, а в худшем – неизгладимой печалью о смерти ребенка. Для человека, надежно защищенного от тяжелых моментов жизни, мягкого снотворного может быть достаточно, чтобы облегчить любые мимолетные бедствия или обиды, поражающие его. Однако для тех, кто действительно знаком с горем – с отчаянием, нищетой, бедствиями, болезнями, угнетением или тяжелой утратой, – но не имеет башни из слоновой кости, в которой можно было бы укрыться, не имеет материальных преимуществ, чтобы отвлечься от страданий, и не имеет надежды на лучшую долю в этом мире, может потребоваться что-то гораздо более сильное. Если Бога нет, то Вселенная (такая вот удивительная случайность) – это грубое событие безграничного великолепия и ужасной тоски, которое только иллюзия и миф способны сделать чем-то терпимым. Только необычайная черствость или безрассудное ханжество могли сделать человека бесчувственным. Более того, если Бога нет, то истина не является высшим благом – нет такого понятия, как высшее благо, – и более милосердно было бы не проповедовать неверие, а рассказывать «благородную ложь» и фабриковать «благочестивые обманы», вызывая все более чарующие иллюзии для утешения тех, кто мучается.

Однако нет необходимости спорить по этому вопросу. Религии утешения относятся в основном к области психологии, а не к теологии или созерцательной вере. На этом уровне все личные вероучения – теистические или атеистические – выходят за рамки любых суждений об истине или лжи, морали или безнравственности, рациональности или иррациональности. Нельзя препираться с чувствами или с частными курсами лечения для частных нужд. Вероятно, нет более разумного способа оспаривать атеизм на логических основаниях, чем придерживаться принципиальной позиции против сакральных наборов поздравительных открыток с «религиозной» тематикой. В любом случае речь идет не о вере или неверии (по крайней мере в каком-либо интеллектуально важном смысле), а лишь о простительных банальностях тех, кто пытается справиться со своими собственными недовольствами и сожалениями. То, что делает сегодняшний популярный атеизм столь удручающим, – это не его концептуальное хамство и не его самодовольство, а просто его культурная неизбежность. Это окончательное, предсказуемое и, что неудивительно, вульгарное выражение идеологической традиции, которая после многих столетий стала настолько распространенной и привычной, что большинство из нас понятия не имеет, как усомниться в ее предпосылках или как предотвратить ее последствия. Это довольно печальное положение дел, тем более что порой эти последствия оказывались весьма ужасающими.

III