Богач, бедняк

Рудольф ехал быстро, сосредоточенно глядя на дорогу. А Томас время от времени прикладывался к бутылке – он не хотел напиться, а просто был намерен подправить настроение.

Они шли со скоростью семьдесят миль в час, когда вдруг сзади завыла сирена.

– Вот черт, – ругнулся Рудольф, останавливая машину на обочине.

К ним подошел полицейский.

– Добрый день, сэр, – сказал он. Рудольф относился к разряду людей, которым полицейские говорили: «Добрый день, сэр». – Ваши права, пожалуйста, – попросил полицейский, но прежде, чем проверить права, пристально посмотрел на бутылку, лежавшую на переднем сиденье между Рудольфом и Томасом. – Вы ехали со скоростью семьдесят миль в зоне, где запрещено превышать пятьдесят, – сказал он, холодно глядя на красное, обветренное лицо Томаса, на его перебитый нос и синий марсельский костюм.

– Боюсь, вы правы, – сказал Рудольф.

– Вы, молодые люди, пили. – Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

– Я не пил ни капли, – сказал Рудольф. – А машину веду я.

– А он кто? – Полицейский указал зажатыми в руке правами на Томаса.

– Мой брат, – ответил Рудольф.

– У вас есть какие-нибудь документы? – резко и подозрительно спросил полицейский Томаса.

Томас вытащил из кармана паспорт. Полицейский раскрыл его с такой осторожностью, словно паспорт вот-вот взорвется.

– Почему вы носите с собой паспорт?

– Я моряк.

Полицейский вернул Рудольфу права, а паспорт Томаса сунул в карман.

– Это я пока оставлю у себя. И это я тоже возьму. – Он показал на бутылку, и Рудольф отдал ее ему. – А теперь разворачивайтесь и поезжайте за мной.

– Послушайте, – сказал Рудольф, – может, вы просто оштрафуете меня за превышение скорости и отпустите нас? Нам совершенно необходимо…

– Я сказал: разворачивайтесь и поезжайте за мной, – оборвал его офицер и зашагал к своей машине, где за рулем сидел второй полицейский.

Им пришлось повернуть обратно. До полицейского участка было больше десяти миль. Томасу удалось незаметно от Рудольфа вытащить пистолет из-под пиджака и сунуть его под сиденье. Если полицейские обыщут машину, можно загреметь на срок от шести месяцев до года. Сокрытие незаконно приобретенного оружия.

Задержавший их полицейский объяснил в участке сержанту, что они превысили скорость, а кроме того, повинны и в другом нарушении – в машине обнаружена начатая бутылка спиртного, и поэтому необходимо сделать экспертизу на степень опьянения. Рудольф явно произвел впечатление на сержанта, с ним он говорил извиняющимся тоном, тем не менее попросил обоих подышать в пробирку, а Томаса заставил сдать мочу на анализ.

Уже стемнело, когда они наконец вышли из полицейского участка – без виски, но с квитанцией на уплату штрафа за превышение скорости. Сержант пришел к выводу, что ни один из них не был пьян, однако задержавший их полицейский, прежде чем вернуть паспорт, долго и внимательно изучал его. Томаса это насторожило – немало полицейских связано с мафией. Но тут уж ничего не поделаешь.

– Будь ты поумней, ты не брал бы меня с собой, – сказал Томас, когда они отъехали от участка. – Меня арестовывают уже за одно то, что я дышу.

– Забудем, – коротко сказал Рудольф и нажал на газ.

Томас провел рукой под сиденьем. Револьвер был на месте. Машину не обыскивали. Может, ему наконец повезло?

В больницу они приехали в начале десятого. У входа Рудольфа остановила медсестра и что-то ему зашептала.

– Спасибо, – сказал ей Рудольф каким-то странным, ледяным голосом, потом подошел к Томасу: – Мама умерла час назад.

II

– Последние ее слова, – рассказывала Гретхен, – были: «Передай отцу, где бы он ни был, что я его простила». Потом она впала в кому и больше уже не приходила в себя.

– У нее был сдвиг на эту тему, – сказал Томас. – Она просила меня поискать отца в Европе.

Был уже поздний вечер, они втроем сидели в гостиной дома, в котором Рудольф жил с матерью последние несколько лет. Билли спал в комнате наверху, а Марта сидела на кухне и плакала, скорбя о женщине, которая тиранила и мучила ее изо дня в день. Билли упросил мать разрешить ему тоже поехать в Уитби, чтобы в последний раз взглянуть на бабушку, и Гретхен, решив, что знакомство со смертью поучительно, взяла его с собой. Незадолго до того, как Мэри положили в кислородную палатку, она простила дочь.

Рудольф уже отдал все необходимые распоряжения насчет похорон. Он поговорил с отцом Макдоннеллом и согласился на «весь этот дурацкий фарс», как он потом сказал Джин, позвонив ей в Нью-Йорк. Надгробное слово, заупокойная месса – в общем, все как полагается. Но закрывать в доме все окна и опускать занавески – увольте. Он не собирался ублажать мать чрезмерно. Джин мрачно сказала, что, если он хочет, она приедет, но он сказал, что это ни к чему.