Богач, бедняк

Конечно, я мог бы заняться филантропической деятельностью и раздавать деньги заслуживающим того беднякам или заслуживающим того художникам или ученым, но, хотя я и сейчас, как мне кажется, делаю щедрые пожертвования в различные фонды, я не представляю себя в роли арбитра, решающего, кому следует помогать, а кому – нет. Да и кроме того, этот вид деятельности никак нельзя превратить в основной и единственный – по крайней мере для меня.

Тебе, наверное, смешно, как и мне самому, что кого-то из Джордахов волнует избыток денег, но зигзаги жизни в Америке слишком непредсказуемы – вот я и попал именно в такую ситуацию.

И еще одно осложняющее обстоятельство: я люблю свой дом в Уитби, да и сам этот городок. Мне действительно не хочется жить ни в каком другом месте. Джин недавно призналась, что ей тоже там нравится, и сказала, что если у нас когда-нибудь будут дети, она предпочла бы воспитывать их в Уитби, а не в Нью-Йорке. Ну что ж, постараюсь, чтобы у нас были дети или хотя бы один ребенок. Мы всегда сможем держать небольшую квартирку в Нью-Йорке – на случай, если захотим развлечься или у Джин будет там работа. Но в Уитби нельзя жить, ничего не делая. Соседи немедленно решат, что я ненормальный, и город потеряет для меня привлекательность. Я не хочу превратиться в Тедди Бойлена.

Пожалуй, вернувшись в Америку, я куплю свежий номер «Таймс» и просмотрю объявления о найме на работу.

Только что пришла Джин, насквозь промокшая, счастливая и чуточку пьяная. Дождь загнал ее в какое-то кафе, и два учтивых венецианца накачали ее вином. Она передает тебе привет.

Письмо получилось длинное и эгоистичное. Жду от тебя такого же. Отправь его через «Америкен экспресс» в Париж. Пока не знаю, когда мы там будем, но будем обязательно, наверное, недели через две, и «Америкен экспресс» подержит у себя письмо до моего приезда. Целую тебя и Билли.

Рудольф.

P. S. Пишет ли тебе Том? Со дня похорон мамы я ничего от него не получал».

Гретхен отложила в сторону тоненькие листки для писем, отправляемых воздушной почтой, – они были густо исписаны твердым, сформировавшимся почерком брата. Она допила виски и решила больше себе не наливать. Встала с дивана, подошла к окну и посмотрела вниз. Дождь все лил и лил. Город у подножия холма растворился в воде.

Она размышляла о письме брата. Переписываясь, они относились друг к другу теплее, чем при встречах. В письмах Рудольф обнаруживал те черты, которые ему обычно удавалось скрывать: какую-то неуверенность, отсутствие честолюбия и самонадеянности. Когда они были вместе, в какой-то момент у нее возникало желание ранить его. В письмах же проступала широта его натуры, готовность все простить, и это качество было особенно привлекательным, так как он его не афишировал и никогда не намекал, что знает о проступках, которые требуют прощения. Билли рассказал ей о том, как он оскорбил Рудольфа, когда тот приехал к нему в школу, а Рудольф ни разу и словом не обмолвился об этом эпизоде и относился к мальчику тепло и заботливо. В каждом письме обязательно в конце писал: «Целую тебя и Билли».

«Я должна научиться душевной щедрости», – подумала она, глядя на дождь.

Она не знала, как ей ответить Рудольфу про Тома. Том писал не часто, но держал ее в курсе своих дел. Так же, как в свое время с матери, он взял с нее слово не давать его адреса Рудольфу. Сейчас, именно в этот день, Том тоже был в Италии. Правда, на другом конце полуострова и значительно южнее, но в Италии. Всего несколько дней назад она получила от него письмо из города Порто-Санто-Стефано на Средиземном море, чуть севернее Рима. Том и его приятель, некто Дуайер, наконец подыскали устраивающую их яхту за приемлемую цену и всю осень и зиму возились с ней на верфи, чтобы к первому июня подготовить к плаванию.

«Мы все делаем сами, – писал Том крупным детским почерком на линованной бумаге. – Перебрали дизели, и теперь они как новые. Сменили всю электропроводку, соскребли старую краску с корпуса и законопатили щели, отрегулировали гребные винты, починили генератор, соорудили новый камбуз, покрасили корпус и каюты, купили подержанную мебель и тоже покрасили ее.

У Дуайера обнаружился настоящий талант декоратора – ты бы только посмотрела, как теперь выглядят салон и каюты! Мы работаем без выходных по четырнадцать часов в день, но это себя оправдывает. Чтобы не тратить деньги на гостиницу, живем на яхте, хотя она сейчас стоит на опорах на земле. Мы с Дуайером оба никудышные повара, но не голодаем. Когда начнем ходить в рейсы, придется взять повара. Я прикинул и решил, что команда будет состоять всего из трех человек, считая меня и Дуайера. Если Билли захочет, пусть приезжает к нам на лето – ему найдется место, а работы всегда хватит. Когда я его видел, мне показалось, что ему будет полезно как следует поработать летом на воздухе.