Ему даже нравился Бостон, во всяком случае, не меньше любого другого места, хотя он мало ходил по городу днем, так как был почти уверен, что выдан ордер на его задержание после того, что произошло в последний день его пребывания в бруклинском гараже, когда мастер замахнулся на него гаечным ключом. Тогда он тут же вернулся в свою меблированную комнату, уложил вещи и через десять минут расстался с хозяйкой, сказав, что уезжает во Флориду. Он перебрался в общежитие Ассоциации молодых христиан и неделю сидел там затаясь, пока не увидел в газете статью про Доминика.
Конечно, не все члены клуба нравились ему, но он старался со всеми держаться ровно и приветливо. Не стоило ни с кем связываться — достаточно с него неприятностей в прошлом. Он не интересовался подробностями жизни членов клуба, но, конечно, трудно не составить себе мнение о человеке, когда ты видишь его голым, с раздутым животом, или со спиной, исцарапанной какой-нибудь дамочкой, или замечаешь, как он переживает, проигрывая в дурацкий сквош.
Доминик же одинаково ненавидел всех членов клуба, без исключения, только потому, что у них были деньги, а у него — нет.
Доминик родился и вырос в Бостоне, но в душе был по-прежнему поденщиком, который на Сицилии работает в поле на хозяина, мечтая о том, как бы сжечь хозяйский дворец и перерезать всю его семью. Естественно, он затаил под любезными манерами свои мечты о том, чтобы всех отравить и перебить, — всегда говорил членам клуба, когда они возвращались после отдыха, как хорошо они выглядят и сколько килограммов сбросили, и выражал сочувствие, если у них что-то болело.
— Вон идет самый крупный мошенник в Массачусетсе, — шептал он Томасу, показывая глазами на входившего в раздевалку важного седого джентльмена, и тотчас громко говорил: — Наконец-то, сэр, рады снова вас видеть. Нам вас очень не хватало. Полагаю, вы были слишком заняты.
— Ох уж эта работа, — вздыхал мужчина, покачивая головой.
— Я знаю, сэр, каково это. — И Доминик тоже покачивал головой. — Идите сюда — я взвешу вас, потом сходите в сауну, поплаваете, потом массаж, все напряжение пройдет, и вечером вы будете спать как дитя.
Томас за всем наблюдал, наматывал на ус, учась у Доминика полезному лицемерию. Ему нравился этот в душе жестокий бывший боксер, несмотря на все свои льстивые речи, исповедовавший анархию и насилие.
Еще Томасу нравился мистер Рид, добродушный, веселый президент текстильного концерна, игравший с Томасом в сквош, даже когда вокруг хватало свободных членов клуба, дожидавшихся своей очереди. Риду было лет сорок пять. Уже довольно полный, он тем не менее до сих пор был приличным игроком, и его поединки с Томасом по большей части кончались вничью. Как правило, в первых раундах преимущество бывало на стороне Рида, но к концу он выдыхался и начинал проигрывать. «Молодые ноги, молодые ноги», — смеясь, повторял он, шагая с Томасом в душевую и вытирая полотенцем пот с лица после часа игры на корте. Они играли регулярно три раза в неделю, и Рид после игры всегда угощал Томаса кока-колой и давал пять долларов. У Рида была одна причуда — в правом кармане пиджака он всегда носил аккуратно сложенную стодолларовую бумажку. «Однажды стодолларовая ассигнация спасла мне жизнь», — объяснил он Томасу. Как-то раз, когда Рид был в одном ночном клубе, там случился пожар и погибло много народу. Лежа у дверей под грудой мертвых тел, Рид не мог ни двинуться, ни позвать на помощь. Услышав, что пожарные разгребают тела, он, собрав последние силы, полез в карман брюк, вытащил стодолларовую бумажку, с трудом высвободил руку и слабо помахал ею. Пожарный заметил, взял деньги и вызволил его. Рид две недели пролежал в больнице. Он надолго потерял дар речи, но выжил. Выжил с твердой верой в могущество стодолларовой ассигнации. Томасу он тоже советовал по возможности всегда иметь в кармане стодолларовую бумажку.
А еще он советовал копить деньги и вкладывать их в акции, потому что молодые ноги постепенно перестают быть молодыми.
Неприятность случилась, когда он проработал в клубе всего три месяца. Подойдя к своему шкафчику, чтобы переодеться после игры с Брустером Ридом, он почувствовал что-то неладное. Явных признаков того, что кто-то рылся в его вещах и что-то искал, не было, но Томас чувствовал, что это так. Его бумажник наполовину торчал из заднего кармана брюк, словно его вынимали и поспешно засунули обратно. Томас взял бумажник и открыл его. В нем лежали четыре пятидолларовые бумажки, и они были на месте. Он положил в бумажник пятидолларовую бумажку, которую сунул ему Рид, и вернул бумажник на прежнее место. В боковом кармане брюк до игры было три бумажки по доллару и мелочь — они продолжали там лежать. Журнал, который он читал и помнил, что положил на полку обложкой кверху, сейчас лежал раскрытый.