Богач, бедняк. Нищий, вор

— Сейчас мы подошли к этому, — сказал Дентон, допивая кофе. — Комиссия будет рассматривать мое дело ровно через неделю, то есть в следующий вторник, в два часа дня. Я знаю о выдвинутом против меня обвинении только в общих чертах: пожертвования в тридцатых годах в пользу организации, которая якобы служила вывеской, прикрывавшей нелегальную деятельность коммунистов; атеистические и левые высказывания на лекциях; рекомендация книг сомнительного характера для домашнего чтения студентов. Обычный материал для казни в академическом мире, Джордах. Когда в стране царят такие настроения, как сейчас, когда этот Даллес орет на весь мир о ядерной войне, когда видных вашингтонских деятелей поливают клеветой и выгоняют как проштрафившихся мальчишек на побегушках, карьеру простого университетского преподавателя может погубить одно лишь сказанное шепотом слово. К счастью, у них, в университете, сохранилась совесть — хотя сомневаюсь, что им ее хватит на весь год, — и мне должны дать возможность как-то оправдаться и пригласить свидетелей, которые за меня поручатся…

— Что вы хотите, чтобы я сказал? — прервал его Рудольф.

— Все, что сочтете нужным, мой мальчик, — ответил Дентон упавшим голосом. — Я не собираюсь вас специально натаскивать. Скажите то, что обо мне думаете. Вы прослушали три моих курса, мы с вами не раз беседовали вне аудитории, вы бывали у меня дома. Вы умный молодой человек, и вас не проведешь. Говорите то, что считаете нужным. У вас безукоризненная репутация, в колледже о вас были самого высокого мнения, вы — подающий большие надежды, ничем себя не скомпрометировавший молодой бизнесмен, и ваши показания будут иметь вес.

— Да, конечно, — сказал Рудольф. «Это предвестие неприятностей, — пронеслось у него в голове. — Начнутся нападки. И что скажет Колдервуд? Втягиваю магазин в прокоммунистическую политику». — Конечно, я выступлю в вашу защиту. — Сейчас абсолютно неподходящее время для этого, подумал он с раздражением. И внезапно понял, какое удовлетворение испытывают трусы.

— Я не сомневался в вас, Джордах. — Дентон с чувством пожал ему руку. — Знали бы вы, сколько людей, двадцать лет называвших себя моими друзьями, отказали мне: увиливают, малодушничают! У нас теперь не страна, а логовище побитых собак. Если хотите, я поклянусь вам, что никогда не был коммунистом!

— Что за нелепость, профессор! — Рудольф посмотрел на часы. — Извините, но мне пора в магазин. Я буду во вторник на комиссии. — Он полез в карман за деньгами. — Позвольте, я за себя заплачу.

Дентон жестом остановил его.

— Я пригласил вас, вы мой гость. Идите, дорогой, идите. Не буду вас задерживать. — Он встал, в последний раз огляделся по сторонам и, убедившись, что никто за ними не наблюдает, снова горячо пожал Рудольфу руку.

Рудольф надел пальто и вышел из бара. Сквозь запотевшее стекло он увидел, что Дентон поднялся и заказал себе еще выпить.

Рудольф медленно шел по улице, не застегивая пальто, хотя ветер был сильный и день холодный. Все вокруг было как обычно, и прохожие ничем не напоминали побитых собак. Бедняга Дентон! Он вспомнил, что именно на лекциях Дентона впервые получил представление о том, как стать преуспевающим бизнесменом. Про себя он даже рассмеялся. А вот Дентону, бедняге, было теперь не до смеха.

Рудольф был все еще голоден после катастрофически плохой еды и, придя в магазин, сразу спустился в подвал, где находилось кафе, заказал молочный коктейль и выпил под чириканье окружавших его покупательниц. Ничто им не угрожает. Они станут сегодня покупать платья за пятьдесят долларов, и портативное радио, и столики для телевизоров, и сковородки, и мебель для гостиной, и крем для кожи, и магазин получит прибыль, а они будут радоваться покупкам, поглощая сандвичи и запивая содовой водой со льдом.

Он окинул взглядом спокойные жующие нарумяненные лица транжирок и стяжательниц — матерей, невест, девственниц, старых дев, любовниц, вслушивался в их голоса, вдыхал смешанный букет их духов — и поздравлял себя с тем, что не женат и никого не любит. «Не могу я потратить жизнь на то, чтобы обслуживать этих достойных женщин», — подумал он, расплатился за молочный коктейль и поднялся к себе в кабинет.

На его столе лежало короткое письмо: «Надеюсь, ты скоро приедешь в Нью-Йорк. У меня неприятности. Хочу с тобой посоветоваться. Целую. Гретхен».

— О боже, — сказал он вслух, второй раз в течение часа, смял письмо и бросил его в корзинку.

Когда в четверть седьмого он вышел из магазина, накрапывал дождь. Колдервуд за весь день не сказал ему ни слова. «Только дождя мне сегодня не хватало», — с досадой подумал Рудольф, лавируя между машинами на своем мотоцикле. Уже почти подъехав к дому, он вспомнил о данном матери обещании купить что-нибудь на ужин. Чертыхнувшись, он повернул назад, в деловую часть города, где магазины работали до семи вечера. «Сюрприз», вспомнил он просьбу матери. Через две недели твоего любящего сына могут выкинуть на улицу, мамочка. Как тебе понравится такой сюрприз?