Богами не рождаются

Пресловутый туннель и правда оказался ужасно узким. Мой спутник недовольно ругался вполголоса, неразборчиво произнося непонятные мне слова. Комки сухой земли сыпались за шиворот, пыль забивалась в нос и рот, застилала взор, вынуждая меня ползти на ощупь, ориентируясь лишь на шум, производимый крупногабаритным рыцарем. Неожиданно лаз расширился, и я, не успев остановить поступательного движения, кубарем скатилась в большую яму, выстланную чем-то мягким. Несколько минут я отчаянно пыталась проморгаться, протирая глаза и одновременно с этим выплевывая набившийся в рот мусор. А потом мои зрачки начали привыкать к темноте, и я потрясенно вскрикнула, увидев нечто необычное.

В подземном жилище царил туманный полумрак, немного разбавленный синим, фосфоресцирующим светом каких-то неизвестных мне грибов, во множестве росших на стенах песчаной пещеры. Пол логова, а вернее, дно довольно сухой и уютной ямы выстилал толстый слой сброшенных перьев, в центре которых свернулось что-то мохнатое, снежно-белое…

— Хизли! — осторожно позвал Маарбах, и меня до глубины души тронула та робкая нежность, которая отчетливо прозвучала в его голосе.

— Пришел-таки, — насмешливо буркнул комок перьев, странно молодо и клекочуще. — А ее — привел ли?

— Привел! — торжественно откликнулся рыцарь.

— Это хорошо! — вновь донеслось из комка. — Теперь и умирать не жалко.

Сугроб белых перьев потянулся, распрямился, развел конечности и превратился в фигурку древнего старца, кажущуюся особенно тщедушной на фоне мощных, щедро оперенных крыльев. Его перья, ранее принятые мною за белоснежные, отливали благородной серебристой, самой настоящей сединой. Крохотная, голая и непропорционально шишковатая голова сидела на длинной, тощей шее, а из-под резко выступающих надбровных дуг на меня дружелюбно взирали лукавые молодые глаза — голубые, как весеннее небо.

— Подойди ближе, дочка! — просительно велел старик, по-детски любознательно и доверчиво. — А то я уже давно утратил способность двигаться: совсем старого ковбоя проклятое люмбаго[10] замучило…

— Ковбоя? — изумилась я, придвигаясь к забавному существу и трепетно прикасаясь к его хрупкой, костлявой лапке. — То-то мне ваше имя что-то знакомое напомнило… Техас, не так ли?

— Ох и удружила же ты старику, милочка! — Хизли от удовольствия даже закрыл глаза, вслушиваясь в мой голос. — Я ведь только об одном и мечтал — как бы напоследок поговорить с человеком, тоже помнящим наше славное ушедшее времечко!

— Я никогда не забуду родео, барбекю из курицы и вкуснющие кукурузные лепешки, — шепнула я на ухо Хизли, чувствуя, как у меня от волнения дыхание пресекается в горле. Этот человек жил в мое время!

— Да, да, точно, — по-птичьи курлыкал старик, — вот это была жизнь!

Потом он необычайно широко распахнул свои голубые глаза, почти наполовину затянутые бельмами катаракты:

— Обещай мне, милочка, что ты обязательно устроишь все это на новом месте: и родео, и барбекю, и лепешки. Обещай!

Я торжественно кивнула. Бледные губы Хизли расплылись в довольной ухмылке.

— Он так много рассказывал о тебе — мой хитрый друг Захария. Ну, после того как мы вкололи себе то дьяволово зелье, которое он сварганил из крови древнего вампира в хрустальном гробу, коего мы нашли на берегу пересохшей реки…

Я взволнованно прикусила язык, сдерживая рвущиеся с него вопросы и боясь вспугнуть бесценные воспоминания полубезумного старого ковбоя.

— А сразу же после инъекции вакцины от лейкемии у нас начались мутации, — возбужденно продолжил Хизли, самозабвенно раскачиваясь и хихикая. — О, это было великолепно! Крылья, полеты и все такое… Но вот у Захарии крылья почему-то не выросли. У него что-то здесь произошло. — Хизли выразительно покрутил у виска своим кривым сизым пальцем. — Наверное, он стал гением, хотя и до того дураком не выглядел. Мы помогали ему строить Храм и генераторы, защищавшие вход в долину Имлир. Он много болтал о тебе, он так и говорил напрямую: «Она придет через тысячу лет — рыжая и очень смелая», — и постоянно писал какую-то странную книгу. Вскоре после этого он ушел от нас навсегда, а без него все начало хиреть и разваливаться. Прости меня, милочка, — старик виновато затряс лысой головой, — я почти все забыл, ведь я всегда оставался всего лишь скромным и не шибко мозговитым пареньком с фермы. Но он велел мне помогать тебе всем, чем только смогу!

— А вы и так уже помогли мне, — нежно коснулась я губами его морщинистого лба. — Ты и теперь остаешься чертовски крутым парнем, Хизли из Техаса!

— Милочка! — Старик благодарно поднял на меня свои сияющие от счастья, разом помолодевшие глаза. — Это так здорово — услышать перед смертью подобные слова от этакой красотки! — Сухие пальцы игриво ущипнули меня за щеку, и я, желая повеселить старика, кокетливо взвизгнула.

Хизли довольно захихикал. Маарбах смотрел на нас непонимающе, потрясенно расширив глаза.