Богдан Хмельницкий

присутствовал на этом собрании русского народа, как воевода важнейшей русской

земли, и подавал чрез это католикам новый повод сомневаться в его искренности 2). Из

Переяславля Хмельницкий прибыл в Киев отдать визит Киселю. С ним приехали

старшины и все полковники; то было 13-го марта. В Киеве в это время столпилось

более десяти тысяч народа— поспольства и Козаков: все это были недовольные,

роптали на гетмана за реестрование, за исключение из козацкого звания тех, которые

уже привыкли считать себя козаками. Распространился слух, что коронное войско

приближается к границам козацкой земли. «Ляхи,—кричали тогда недовольные,— нас

обманули; они только для вида нам мир дали, а теперь хотят напасть на нас, когда мы

оставили оружие. Зачем такое великое войско идет в Украину?» Волновало их

возвращение из плена Потоцкого: не нравилось им, что его оставили в звании гетмана,

опасались, что он будет мстить козакам за свое поражение и унижение. Какое то

духовное лицо, которое Кисель в своем письме к королю ие именует, указывало народу

на то, что ляхи обещали уничтожить унию и не уничтожили, а Кисель не поддерживал

веры, да еще мирволил ляхам. Злились на Киселя за то, что он привел с собою триста

человек вооруженной ассистенции. Хмельницкий боялся, чтоб не составилась

чернечная рада и не свергла его с гетманства. Уже на Запорожье некто Гудский

назвался гетманом и к нему стекались недовольные. Хмельницкий не решался

поступать круто, тем более, что и на доброжелательство полковников к себе не мог

положиться. Толпа парода, собравшись в Киеве на Подоле, послала к Киселю

требовать, чтоб он распустил свою ассистенцию. Кисель отвечал: «Мне дана

ассистенция от короля и вам о том объявлено. Вам надобно прежде было говорить об

этом. Мне писали, меня приглашали, обещали принять дружелюбно, и теперь не нужно

выдумывать такого, чтоб только показать ко мне неуважение. Я и то взял только

половину той ассистенции, которую мне дали, и теперь не отошлю ее, а если вам она не

нравится, то сам с нею от вас уеду». После этого ответа, на другой день, 15-го марта,

опять собралась народная рада, очень шумная. Хмельницкий не мог ее успокоить.

Против его желания послали к Киселю требовать, чтоб он явился на раду и дал отчет с

чем приехал? «Я приехал, — отвечал Кисель,—не заключать договоры, а быть стражем

уже постановленного мирного договора. Все прежнее покончено». Этот ответ усилил

волнение, крики и угрозы, но толпа разошлась, не решившись ни на что. Тогда

Хмельницкий пригласил к себе старшину и полковников и убедил их ехать с ним

вместе к Киселю с визитом. Он предуведомил Киселя. Воевода приказал изготовить

обед для гостей. 16-го марта' Хмельницкий с полковниками, в сопровождении

трехсотенного конного отряда, • поднялся на гору и въехал в замок, но в это мгновение

в толпе народа вспыхнул мятеж, начали кричать, что пришла пора расправиться с

Киселем, и огромная вооруженная толпа бросилась на гору, окружила замок с

угрожающими криками и ругательствами. Хмельницкий выслал асаулов и

1)

Памяти, киевск. коми., II, 3, 14.

3)

Ilistor. ab. exc. Wlad. IV, 57.

350

полковников укрощать народ, а потом и сам не остался обедать и выбежал. По

собственному признанию Киселя, и он и вся его ассистенция очень перепугались, а в

особенности женщины: «наши,—говорит Кисель,—приехали сюда с семьями как

домой, надеясь на миръ». Хмельницкий прекратил смятение. Тут на счастье его

пришло известие, что смельчак, принявший на Запорожье гетманский титул, схвачен и

отправлен в Чигирин. Хмельницкий понял, что, несмотря на возникшее против него

неудовольствие, он все еще столько силен, что соперника ему быть не может, и стал

смелее и решительнее. На другой день, переговоривши по секрету с Киселем, он сам

собрал на раду Козаков, говорил им длинную речь, присягнул перед всеми, что не

станет заключать договора с Киселем, уверял, что за Киселем нет измены, а еслиб

вышло иначе, то он сам его задержит, обещал ие пускать панов в маетности, а между

тем отправить посольство к королю, и приказал всем козакам расходиться в полки и

беречь границы на случай, если бы в самом деле ляхи вздумали вступить с войском.

Козаки послушались гетмана и расходились. Поспольство шумело, роптало и пе смело

ничего предпринять в Киеве; только киевляне мстили Киселю тем, что не хотели давать

провианта ни ему, ни его ассистенции, так что он должен был содержать ее на свой

счет, тратя ежедневно, при большой дороговизне, по сто талеров в день п жалуясь на

скудость своих средств, подорванных разорением его маетностей.

Хмельницкий написал универсал, которым строго' запрещал бунты и

неповиновение, угрожал непослушным жестокою казнию и приказывал полковникам

немедленно казнить всех, кто окажется виновным, а в пример другим приказал казнить

в Киеве сделавших перед тем возмущение в Кальнике и убивших пана Лагевницкого.

Но в то же время он обратился к воеводе вместе с своею старшиною и говорил:

«надобно сообразоваться с временем (служить часу), подымного пока не собирать,

войску коронному отнюдь не подходить к линии, а панам можно оставаться в Украине