Богдан Хмельницкий

возносятся либо паче тою к большему падению, а возрастали именуется то: возрасти и

буде высоко вознесен, чтоб паче з большим падением ко дну разоритьца. А в то время

буди Владиславус прямой и истинной великой князь московской, а Михаило буди

прозваной великой князь московской и мучитель». Или: «Москвитеня, которые только

лише голым именем християня словут, а делом и обычаями многим пуще и хуже

варваров самих, и тех мы часто одоляли, побивали, и потом лутчую часть их земли под

наше государство и владение привели». Таких мест, принадлежавших частным

писателям, в те времена казалось достаточным для того, чтобы начать иск об

оскорблении со стороны той нации, к которой принадлежали писатели 1).

Хмельницкий извещал, что латинские проповедники поносят православие, а король

замышляет с татарами напасть на Московию. Извещения его были кстати: между

московским и варшавским дворами уже начались неудовольствия. Царь жаловался, что

поляки пишут неполно его титул; такое обвинение относилось, между прочим, и к

Иеремии Вишневецкому 2). Хмельницкий раздувал начавшееся несогласие.

В начале 1650 года царь послал в Варшаву послом боярина Григория Пушкина с

товарищами. Польские летописцы рассказывают, что когда король выслал на встречу

царским послам панов, то целый день прошел в толках о церемониях; московские люди

долго не хотели садиться в карету, домогаясь узнать, действительно ли это королевская

карета 3), и не хотели давать правой руки высланным к нцм навстречу послам. Пушкин,

в переговорах по этому предмету, закричал на пана Тышкевича: «лжешь», а тот ему в

ответ сказал: «за такия слова у нас бьют в рожу, если бы ты не представлял царской

особы!..» «И у нас дураков бьют, которые не умеют чтить великих пословъ»,—сказал

Пушкин. Потом, указавши на товарища Тышкевича, Тыкоцинского, Пушкин спросил:

«что это он ничего со мною не говорит?» «Не понимаю по-русски, что вы говорите»,—

сказал тот. «А зачем же король ирислал дураков ко мне?»—сказал Пушкин. «Не я

>) Акты Южн. и Зап. Росс., т. ИП, ст. 373—416.

2)

Histor. ab. exc. Wlad. IV, 12.

3)

Annal. Polon. Clim., I, 181, —Histor. Jan. Kaz., I, 112.

357

дуракъ»,—отвечал Тыкодинский, а меня послали-к дуракам; мой гайдук мог бы

вести с вами посольское дело». Пушкин завопил о бесчестии и ввернул обычную

московскую поговорку: б............... сын! Такое начало не предвещало хоро

шего. Московское правительство как будто нарочно посылало такого посланника,

который способен был произвести разрыв ‘)-

На третий день по приезде в Варшаву, в частной беседе с некоторыми послами во

дворце, бояре вспоминали о прежних войнах москвитян с поляками, вздыхали о своих

неудачах, приписывая их наказанию Божию за грехи, но прибавляли, что и русских

Господь изберет орудием мщения за преступления поляков. «Если, говорили они,

поляки не отдадут нам Смоленска и княжеств Северского и Черниговского,

отторженных от России при Владиславе, то едва ли молено надеяться покоя»2).

Распространился в городе слух, что послы приехали с объявлением разрывав). Хотя

сказанное послам было их частное мнение, однако польское правительство так

испугалось грозящей ьвойны, что немедленно послало в Москву гонцом Бартлннского

для успокоения царя и узнания, чтб за причина такой перемены4). Между тем король

поручил Радзивиллу н нескольким другим сенаторам вступить в переговоры с

московскими послами.

Послы не упоминали оффициальным образом о Чернигове и Смоленске, но, тем не

менее, Пушкин с первого раза начал говорить и досадно и доткливо 5).

«Великий государь изволит гневаться на вас, поляков, за нарушение крестного

целования. При вечных н доконченных гранатах мирных постановлено было, чтобы

титул царского величества писался с большим страхом и без малейшего пропуска, а вы

этого не соблюдаете. Его царское величество требует, чтобы все, которые написаны в

этой росписи, которую мы предлагаем вам, были подвергнуты за большие вины казни,

а за малыя— наказанию».

Паны после многих отговорок отвечали, что виновные будут наказаны на первом

сейме, по конституции 1637 года, при тех послах, которых царь пришлет с прописными

гранатами.

Разумеется, такое обещание не было искренним; власть короля и сената не столько

была сильна, чтоб иметь возможность наказать Иеремию Вишневецкого, которому

шляхтичи оказывали уважение более, чем самому королю. Поляки хотели отделаться

как-нибудь от войны, пока Речь-Посполитая соберется с силами; но они не предвидели,

что, давая обещания, которых не могли исполнить, сами подавали вперед на себя повод

к нападению.

После этого притязания Пушкин объявил другое. Дело шло об оскорбительных

сочинениях.

«Его царское величество, —говорил он,—требует, чтобы все бесч естные книги

были собраны и сожжены в присутствии послов, чтобы не только сла-

1)

Jak. Micbal., 533.

2)

Histor. ab. exc. Wlad. IY, 58.

3)

Annal. Polon. Clim., I, 182.

4)

Histor. ab. exc. Wlad. IV, 58.

5)

Поли. собр. зак., I, 240.

358

гатсли их, но и содержатели типографий, где они были печатаны, наборщики и