Боги молчат. Записки советского военного корреспондента

Через два дня у приметного придорожного дуба остановились два вооруженных всадника — один облитый желтоватой сметаной и издали заметный по ярким красным брюкам, а другой — в длинной шинели, в будёновке с огромной синей звездой. Тот, что в красных брюках, ехал на высоком рыжем и некрасивом коне с опущенной головой, второй на маленьком вороном коне с пятном шрама на левой задней ноге. Бертский и Марк. Эскадрон, провожавшей их, остался позади, и к дубу они явились вдвоем. Здесь слезли с коней. Бертский волновался, размашисто ходил вокруг дуба, ждуще оглядывался. Да и как было не волноваться? Лев Бертский впервые встретится лицом к лицу с зелеными. Марк привязал коней к дереву, принес охапку сена из сарая и, дав его коням, опустился на корточки. Прямо перед ним был сарай, из которого он только что взял сено, за ним начинался лес.

Кругом такая тишина, какая бывает только в пасмурный, но тихий и теплый осенний день. Случаются такие дни, похожие на прощальный привет лета. Они приходят внезапно, когда осень, как людям казалось, вполне завладела всем вокруг — когда и дожди стали уже холодными, и деревья потеряли листву и стоят безнадежно опустив ветви, и земля побурела от полегшей травы. Нисходят такие бессолнечные, теплые дни в мареве белесых туманов, в какой-то всепокоряющей тишине, словно невидимое солнце пролило на землю не лучи, а потоки парного молока, сквозь которые не пробивается ни один звук.

Сидя под деревом, Марк думал, что встреча может и не состояться, но сказать свою думу комиссару ему не хотелось. По дороге к дубу, заметил он далеко в стороне всадника, на миг мелькнувшего меж деревьев. Скорее всего, Хлопов уже знает, что посыльные от советского отряда приехали в сопровождении эскадрона. Могут напугаться зеленые, могут уклониться от встречи.

Мысли сонно текли в Марке. Если уклонятся, придется тогда опять бродить среди гор, искать и не находить зеленых, ждать предательского выстрела. Если такой выстрел повалит его, то Воронок обязательно остановится и будет щекотать ему лицо своими шершавыми губами — всегда он так делает, когда Марк засыпает у его ног на привале.

Бертский кружил вокруг дуба, поминутно вытирал кожей рукава вспотевший лоб, сдвигал фуражку на глаза, потом щелчком по козырьку водружал ее на самой макушке.

«Чего он мотается?» — думал Марк. — «Шашка и маузер опять на пузе. Привязать бы к поясу».

Сонный взгляд Марка уперся в сарай. Дверь приоткрыта. Марк приподнялся, чтобы пойти закрыть, но из сарая вышли Павел Хлопов, за ним старик, похожий на коршуна, и еще тот немолодой казак, что хлопотал у печки в пещере. Старый Ипат шел, опираясь на палку и выставив вперед бороденку, словно готовый пронзить ею весь свет.

Бертский заспешил к зеленым, а Марк думал про себя, что Голяков изругал бы его последними словами, узнай он, что не заметил Марк другого хода в сарае. Зеленые, конечно же, вошли в сарай со стороны леса.

Бертский поочередно всем пожал руку, вел зеленых к дереву, на ходу сказал им, что приехали они с эскадроном, но оставили его позади.

«Хитрый какой», — подумал про себя Марк. — «Они и без тебя знают, что с эскадроном».

Павел и Марку руку протянул, а поняв, почему Марк глаза прячет, засмеялся:

«Мы знали», — сказал он, — «что ты подослан к нам, да не хотели пугать тебя».

Подал Марку руку и тот, что варил в пещере суп, но старый коршун только посмотрел на него блеклыми недобрыми глазами, не поздоровался.

Хлопов пригласил Бертского ехать с ними в хутор. Получив согласие, он кивнул пещерному кашевару и тот свистнул. Свист получился слабый, бессильный пробить волны парного молока, которым стал воздух.

«Свистни еще, да покрепче», — приказал Павел. — «Может не услышать».

Но прежде, чем казак исполнил приказ, Марк вложил два пальца в рот и засвистел так, как когда-то в степи, когда овец пас. От такого свиста, перенятого от чабанов, овцы сбиваются в кучу, а собаки грозно скалят клыки. Лошадь Бертского испуганно рванулась, а Воронок поднял голову, навострил уши и весь напружинился.

«Здорово!», — засмеялся Хлопов.

Пещерный повар оскалил прокуренные зубы в улыбке, а дед Ипат остервенело плюнул в сторону и невнятно выругался.

С опушки леса показался всадник, он вел за собой подседланных коней. Марк узнал его — тот самый казаченок, который приезжал в дом Хлоповых за Марком и потом провожал его.

Двинулись к хутору, пробыли в нем весь тот день и под вечер выехали в обратный путь. Завершили дело так удачно, что лучше и не надо. До придорожного дуба их провожал Павел всё с тем же казаченком Остапом, с которым Марк в тот день почти-что подружился. У дуба распрощались, комиссар и Марк поехали дальше. Въехали в лес, и тут Бертский вдруг очень радостно засмеялся и, хлопнув Марка по плечу, не сказал, а выкрикнул:

«Карфаген пал, Марк. Нет ничего лучше, как возвращаться победителями».