Боги молчат. Записки советского военного корреспондента

Это кричал Голяков, первым пришедший в себя. Он бежал к упавшему Марку и, изрыгая поток ругани, стрелял из нагана. Марк не был убит, спасло падение на землю. На какую-то долю секунды он упал раньше, чем шашка упала на него. К нему бежали, а он, не вставая, рванул из-за спины карабин. Но лающая очередь пулемета с церковной колокольни уже настигла старого коршуна. Однако, правда, что есть на свете люди, каких пуля не берет. На всем скаку грохнулся о землю рыжий конь, далеко отлетел от него легкий дед Ипат. Но тут же он подхватился на ноги. К нему бежало много людей с винтовками и ненавистными звездами на шапках-шлемах. В сухой комок собралось лицо старого казака, хищное излилось в горловом клекоте и полоснул он шашкой по раскрытому в крике рту красноармейца, по ненавистной звезде на шапке, по всему свету, против которого он в одиночку стоял. С воем повалился на землю человек со звездой, но уже близко были другие.

Все видели, как дед Ипат, перекрестившись, всем телом бросился на свою шашку.

«А ты помнишь, Воронок, ту дорогу? Я тогда ведь и не почувствовал, как упал с тебя на мерзлую землю. Твое копыто мелькнуло перед глазами. У нас с тобой и память осталась от того дня, Воронок — у тебя шрам на левой задней и у меня на левой шрам. А потом, Воронок, помнишь, как водили тебя в обозе? Я вернулся, и ты сразу узнал меня. Теперь расстаемся навек».

Марк всхлипнул, крепко закусил губу и оглянулся вокруг — не видел ли кто его слабости, не слышал ли позорного для бойца всхлипывания. Но поблизости никого не было. Марк с Воронком стоял на дороге, тянущейся через пригорок. В одну сторону к станице, расползшейся улицами и переулками в низине, в другую — к лесу, к горной гряде, через которую река пробила узкое ущелье, а еще дальше — к хутору, в котором Хлоповы живут и куда Остап уведет Воронка.

Воронок словно понимал, что расстаются они. Всегда жизнерадостный, игривый, он стал вдруг печальным, и эта лошадиная печаль вонзилась в сердце Марка нестерпимой болью, так как это была ведь и его печаль.

Из станицы показались всадники, за ними — подводы. Среди верховых, рядом с Хлоповым, краснел штанами, курткой, фуражкой Бертский. Тут, на пригорке, и произошел обмен конями, и к Марку перешел невысокий конек Остапа. Долго отказывался Остап от подарка, краснел, прятал глаза, и только тогда, когда Павел строго приказал ему взять Воронка, он принял повод из рук Марка. Бертский опять произнес речь о том, что этим скрепляется дружба между бывшими зелеными и советской властью. Павел согласно кивнул головой, и всадники тронулись дальше. Бертский и Марк долго стояли на пригорке, и Марк никак не мог избавиться от чувства, что при прощании Воронок посмотрел на него сначала сердито, потом осуждающе, а потом очень-очень грустно.

Разлука с Воронком очень горькой Марку была, но судьба всему свой срок назначает, и в то самое время, когда он горевал, судьба готовила для него и новые испытания, и новый маршрут в жизни. Поздно ночью пришел Голяков, разбудил его и приказал явиться в штаб. Там все были на ногах. Прибыл курьер из Майкопа. Отряд только через курьеров связь держал, другой связи тогда не было. Иногда курьеры пропадали в пути, убиты зелеными, но случалось, что и доезжали.

Тому, которого Марк застал, придя в штаб, повезло в пути, но не повезло в штабе. Ехал он в сопровождении взвода охраны и пробыл в дороге два дня. До Майкопа полтораста вовсе не гладких верст, два дня на них — не так и много, но командир отряда думал иначе. Когда Марк вошел, он всё еще неутомимо распекал курьера — невысокого, крепкого комвзвода.

«Вам, товарищ комвзвода, не срочные приказы возить, а кислое молоко!» — кричал он. — «Два дня в пути, когда от нас срочно ответа ждут. Командарм ждет. Крайний срок — полночь с понедельника на вторник. Видите, сколько вы нам времени оставили?»

Марку командир отряда махнул рукой на соседнюю комнату. В ней были писарь и Бертский. Писарь стучал на машинке, в которой не хватало буквы «к», а комиссар что-то быстро писал. Марк стоял и слушал стук машинки, скрипение Комиссарова пера. Покончивши с комвзвода, командир отряда вошел в комнату.

«Предстоит тебе, Марк, решить не простую задачу», — сказал он, садясь рядом с Бертским. — «До завтрашней полночи мы должны доставить в Майкоп донесение. Тебе может удаться сделать это за такой срок. Тяжесть в тебе небольшая, коню терпимая. Выдержишь?»

Марк стоял, потупив голову. О себе он не думал, привык к седлу, но конь? Воронка нет, а только он, так казалось Марку, мог бы пробежать этот путь.

Командир продолжал:

«Ехать тебе через район, где действуют зеленые, но посылать охрану бессмысленно. Эту дистанцию в такой срок может проделать только одинокий всадник. Вперед я выслал взвод, он прочистит для тебя самый опасный участок дороги, а дальше двигайся сам. Нарвешься на зеленых, донесение уничтожь и поступай, как подскажут обстоятельства. Надеюсь, что не нарвешься. Зеленые сейчас об амнистии раздумывают и не очень охотно нападают».

«Надо ему сказать о Воронке», — билась в Марке мысль. Но сказать он не успел.