Богоубийство (СИ)

Как же больно ему было это сделать. Плечо, руки и грудь, даже легкие пылали огненной болью. Слезы стали наворачиваться на глазах Джека. Но он заставлял себя, как мог, говорил себе: «Не сдавайся!» Ради сына!

Он посмотрел на обездвиженное тело Мортимера. Он заметил, что в его глазах еще можно рассмотреть жизнь. Он жив! И Джек поднялся от этой мысли, словно зачерпнув какие-то резервные силы. Он спешно побежал к ружью. В нем должен быть еще патрон. Он помнит. Поднимает ружье. Оборачивается и видит, что медведь не собирается сдаваться. Смотрит в его сторону с окровавленным глазом, уже готовый сделать очередной рывок.

В этот момент Джек вспомнил слова своего сына о том, что это его территория. Это его дом. И он будет защищать его до смерти. Или, по крайней мере, пока ему не станет невыносимо больно. Джек поднял ружье и стал целиться. Опять же, все зависит от того, куда он попадет. Должно же ему стать по-настоящему больно, наконец. Джек уже не претендовал на то, чтобы убить его с выстрела в череп.

Выстрел. Пуля пролетела в сантиметре над головой медведя, словно он угнулся от нее, но ворвалась прямо в его холку, снова, что принесло ему много боли. Медведь тут же остановился и заревел, словно растерялся. Метнулся в сторону, затем в другую, и побежал. Джек не верил своим глазам, сам еле стоя на своих двоих, абсолютно бессильный, от ушей по самые пятки в крови. Он провожал стонущего медведя своим взглядом, пока тот не скрылся и он осознал по-настоящему, что произошло за эти пару минут, во время которых вся жизнь его перед глазами пробежала.

Джек посмотрел на свои руки. Они так сильно тряслись, что он выронил ружье, более не в силах держать его. Закат становился все более кровавым, напоминая Джеку о том, что скоро наступит ночь. Но окровавленное тело Мортимера его беспокоило куда больше. Поджав руку, Джек подошел к нему так быстро, как мог, присев на землю возле него.

- Мортимер, – шепнул он с надеждой, что тот чем-то ответит.

Смотрел и видел, как тот что-то пытался сказать. Слезы наворачивались на глазах Джека.

- У т-т-тебя… к-к-кровь!.. – еле выговорил он, подрагивая.

Джек задрожал вместе с ним, взяв Мортимера за руку. Он не хотел смотреть на свою кровь. Ему хватало той, что он видел на Мортимере.

- Прости, - сказал Джек, сильнее сжимая руку Мортимера.

«За что?» - читалось в его взгляде. Мортимер уже не мог говорить. Его глаза стали закатываться, а руки резко стали холоднеть.

- Прости меня, друг! – еще раз сказал Джек, думая о том, что не отпустит его, пока тот не испустит последний выдох из своих легких.

Слезы Джека капали Мортимеру на лицо, на его веки, которые моргнули, как ему показалось, последний раз. Но он еще смотрел на Джека. Пристально. Но сухо.

- Не умирай! – говорил Джек, понимая, что Мортимер уже умирает, прямо в эту секунду, и что еще через секунду его уже не станет, – Я расскажу! Слышишь? Твоя смерть не будет напрасной! Я обещаю! Я обещаю!.. Обязательно… - в спешке проговорил Джек, чтобы Мортимер успел услышать, все сильнее сжимая его руку.

Мортимер моргнул ему в ответ, после чего Джек почувствовал, как рука всеми признанного еретика перестала сжимать его руку. Мортимер приоткрыл рот и уставился взглядом в небо, словно показал, куда испустил свой дух.

Джек долго не отпускал его руку, молясь за душу Мортимера Баумана – человека, который ради его жизни пожертвовал собственной.

Стефан Полански

Январь, 1986 г.

XVIII

Стефану снился сон.

Он был на вилле Анны в Кальяри. Все вокруг было таким, как он это запомнил. Только в более темных и бордовых тонах. Ходил по холлам и комнатам в ее поисках, словно нуждался в ней прямо здесь и сейчас. Был потерян и растерян в своем сне, жаждал отыскать ее скорее, словно искал успокоения. И никто не помешает ему найти ее. Ни этот (как ему сейчас казалось) навязчивый Серджио со своим ужасным акцентом. Ни пара канне корсо итальяно со своими грозными, но молчаливыми взглядами. Вокруг пусто и безжизненно. Явно, это не хороший сон. Стефан чувствовал тревогу.

Он думал, что сейчас отыщет ее, а она будет этому не рада. Словно, не вовремя он к ней пришел. И, собственно, зачем? Он себе не мог ответить на этот вопрос, не то, чтобы перед ней, если она задаст его. Но она же не задаст – она воспитанная. Аристократка. Почему-то, всегда именно так думал о ней Стефан. Будто она была потомком какого-нибудь герцога или короля, но точно не осиротевшим дитем войны, насколько он был осведомлен.

Стефан поднялся на второй этаж. Коридоры здесь более узкие, но дверей от этого не меньше. Ему думалось, что он скажет, когда увидит ее. Что-то в стиле: «Анна, добрый вечер! Я прочел твою записку, но я решил вернуться за тобой на виллу, а не сделать так, как ты этого хотела. Прости. Просто я не смог быть без тебя. И вот я здесь, такой балбес, приперся, сам не знаю, почему. И не важно, что я не понял намек, что я тебе уже не нужен!» - чувствуя себя глупо. Но также его не покидало чувство, что он должен быть здесь. Должен навязаться, должен проявить настойчивость, чего обычно не делает.