Стефан и сам не знал. Просто не чувствовал признательности и верности, не то чтобы любви к своему брату. И не верил в то, что в срок вдвое меньший от того, который должен был отсидеть его брат за убийство, он как-то изменится. Может быть, и зря он так думал. Ведь нельзя судить человека сейчас по его прошлому. Но по-другому Стефан не мог. Судить по прошлому глупо, человек учится на ошибках, но не меняется. Смотрел в глаза своего брата, и видел все ту же жестокость, хладнокровие, скрытый сарказм. Годами он копил обиду на него. Сначала за собаку. Затем за убитую им девушку, хоть он и знал ее не так уж и хорошо. Ему хотелось кричать на него, самому демонстрировать агрессию. Выплеснуться. Возместить все.
- Не знаю, - сдержанно ответил Стефан, подумав, что нужно унять пыл, совершенно не свойственный ему, иначе он станет похожим на своего брата, также однажды не сдержавшего свой гнев.
- Ты прав. Я приехал не потому, что просто хотел тебя увидеть. На то есть причина.
- Какая?
- Ты давно разговаривал с отцом по телефону?
- Не помню.
- Ты хотя бы его видел в этом году?
- Нет.
- А в прошлом?
- Бенедикт, я виделся с ним пять лет назад.
- Тогда ты не в курсе, что он болен.
- Чем?
Стефан в данный момент демонстрировал не меньшую сухость, чем его брат. И следующие слова воспринял довольно холодно.
- Он болен раком. Последняя стадия. Говорил, что звонил тебе.
- Он не звонил мне очень давно.
- Где-то полгода назад, когда узнал о своем диагнозе. Он звонил тебе по несколько раз в день и каждый день на протяжении двух недель, пока ему не стало очень плохо. Так он сказал.
Стефан предположил, что в это время он как раз мог находиться с Анной, поэтому он был не в курсе того, что отец звонил ему. Но он не хотел говорить об этом Бенедикту. Он вообще не стал оправдываться, а лишь спросил:
- Сколько ему осталось? Я так понимаю, вылечить его уже невозможно?
- Именно.
- Так сколько? Значит, ты уже виделся с ним?
- Да. Сразу с колонии я, вес же, поехал в Колорадо. Он нанял себе сиделку, ухаживала за ним за последние деньги. Все сбережения он потратил еще в сентябре, но без толку. Рак оказался поздней стадии. Я тут же уволил ее, решил сам сидеть с ним. Бегал с ним по больницам, не веря, что нельзя спасти его. Оказалось, есть одна очень дорогая операция, которая дает шанс вылечиться на последней стадии, но с вероятностью не более десяти процентов, что ли… В общем, отец сказал, что лучше домучается и умрет, нежели продаст дом ради себя, ничего нам не оставив. Руки его совсем опустились. В новом году я и вовсе не видел, чтобы он хотя бы раз поднялся самостоятельно. Понял, что недолго осталось ему. Заметил, как он сам уже смирился. Это видно в глазах…
Что-то надломилось внутри Стефана. Он настолько негодовал в этот момент. Так ему все надоело. Это смирение с ситуацией и смертью. Бесконечной, раздражающей его смертью вокруг. Все эти годы он был зол на своего отца за то, что тот до последнего не говорил о смерти матери, сказав об этом лишь после ее похорон. Зато теперь чуть ли не зовет на свои заблаговременно. Бенедикт был в тюрьме, он был виновен лишь в этом. Тем более что у него была своя мать, с чего ему кипеть душой к мачехе? В этом его понять можно. Но отец! Который сейчас хочет помощи больше всего, неужели он нуждается в этой помощи больше, чем нуждалась мать перед смертью? Ему даже не хотелось его видеть за это, пусть он будет жесток в этот момент. Цинизм и неприятие – как собственный отец может вызывать такие чувства и настроения, даже умирая и прося помощи у сына? Стефан и сам не понимал, признавая, что не правильно так думать. С другой стороны, а что правильно? Что такое семья? Люди, которые вспоминают о тебе лишь перед смертью? К сожалению для себя, Стефан не мог остыть из-за этого, понимая даже то, что отец все же подумал о наследстве для своих сыновей перед смертью. Все равно, он не мог подавить в себе неприязнь…
- Ты поедешь? – спросил Бенедикт.
- Поеду ли я, чтобы оплатить похороны отца и заглянуть в его предсмертные глаза, просто потому, что он всю мою жизнь лишь назывался моим отцом, но не был им по-настоящему? Конечно! А кому же еще это делать! - позволил себе непомерный сарказм Стефан.
Он поднялся и подошел к окну, сам себя не понимая. Какие бы чувства не сковывали его, но это его отец! Он сам понимал это!
- Что с тобой? – спросил Бенедикт, словно повторил его внутренний вопрос, обращенный к себе.
- Мне надоело, Бенедикт! Понимаешь? Эта вечная зима… Вечно она приносит с собой смерть и поселяется во мне, словно издевается. Сначала Мерилу в марте, затем мама в феврале, теперь отец… в январе, я так понимаю…
- Послушай, Стефан!.. – поднявшись, начал Бенедикт, желая успокоить своего брата, но того это лишь сильнее раззадорило.