Богоубийство (СИ)

- Боже, храни душу сына и раба Твоего – Дэвида! – так, чтобы никто больше не услышал.

Никто, кроме Марка, находившегося в его объятиях. Тот поднял голову и посмотрел на своего отца. Тот на него. Джек не мог понять, что видит он в глазах своего сына. Но Марк точно знал, что видел он в глазах своего отца. Печаль, безысходность и страх перемен. Вот, что он видел. Корабль, который на многое способен, но который даже не спущен на воду, как бы это сейчас не казалось ему нагло циничным. Какое-то глубокое, внутреннее понимание и осознание происходящего он видел в глазах отца, и в тоже время, бегство от этого. Ради него ли? Ради ли мамы? Он посмотрел на другую мать. На ту, которая прижимала к себе маленького ребенка Мортимера, рыдая вместе с ним. Разве что, в отличие от ребенка, она понимала, какова была причина ее плача. И никто… Никто! Никто даже руки ей не подал, и не помог возвестить. Словно с этого момента она стала неприкасаемой прокаженной. Марк посмотрел на Джулиана. На его самодовольное, полное осознания выполненного долга, лицо. Он выполнил свою миссию. Народ стал расходиться по домам после обеденного шоу. Джек не спешил отводить свою семью. Будучи до сих пор под впечатлением. Джулиан, проходя мимо Лоуэллов вместе с близнецами, приостановился около него, и посмотрел ему в глаза. Словно хотел что-то сказать, но не сказал. Решил пройти стороной. Посмотрел всего на секунду. На застывшего Джека. Марк посмотрел в глаза Джулиана в этот момент. Он увидел в них презрение. Похожее на то, которое может быть к человеку, который оказался всего лишь хорошим рукоделом и охотником на тюленей. А не бескомпромиссным исполнителем. Естественно, ценность покорного мастера на все руки была велика, поэтому, Джулиан презирал Джека меньше, чем остальной люд на острове. Откуда-то Марк это знал.

Марк запомнил этот взгляд Джулиана, и с этих самых пор вывел для себя одно важное мнение. Мнение, которое при желании мог бы рассмотреть в его глазах его отец. Но не сейчас…

Сейчас Люси подталкивала своего супруга поскорее скрыться внутри дома, подальше от места, что звалось мысом Смерти. Она обитала здесь, охотно зазывая и принимая людей. А им здесь точно делать нечего.

Стефан Полански

Май, 1985 г.

VII

Нью-Йорк. Колыбель всех мечтателей. Разных идей и народов. Огромных, пестрящих жизнью улиц. Высоких и массивных небоскребов. Уличной еды. Таксофонов. Желтых такси. Полицейских на лошадях. Модников, сыновей банкиров с их пассиями, имеющими дикие начесы и не менее дикие телефоны в сумочках.

Как минимум семь лет Стефан не был в Нью-Йорке. И что он понял, когда прибыл сюда, так это то, что этот город неповторим и неотразим в своем роде, будучи таким узнаваемым и разным одновременно. Не меняющим своего бурного течения жизни, которое было способно вовлечь и затянуть в себя за пару секунд, отчасти, не будучи столь приветливым. Эксцентричным, бросающим вызов, выразительным с ноткой надменности казался сейчас Стефану Нью-Йорк. Однозначно, тихий провинциальный городишко был намного домашнее Нью-Йорка, как не крути, и сколько бы Стефан не провел здесь дней во время обучения в аспирантуре. Этот город открыл ему много возможностей в его жизни, и продолжает это делать в жизнях других людей. Но он не дает себя покорять. Он предоставляет возможность одним людям покорять других людей.

Зачастую Стефану было не просто находиться в Нью-Йорке, исходя из того, что здесь было слишком много транспорта. Особенно, сейчас. Шесть лет назад у него не было настолько видимой проблемы. Но успокаивая себя мыслью о том, что сейчас он не в самом транспорте, Стефан первым делом решил насытить мысли и заполнить нутро Центральным парком – его любимым местом в Нью-Йорке. Особенно в конце лета здесь было замечательно, как он признавал. Насытиться моментом старались в первую очередь и молодые люди – старшеклассники, студенты. Центральный парк и их любимое место тоже. Было достаточно компаний, собирающихся с магнитофонами, что не досаждало Стефану, даже напротив, нравилось. Ему это напоминало собственные годы в Нью-Йорке, отчасти беззаботные, отчасти – кусочки его билета в будущее, которое теперь было настоящим. Что вызывало досаду в Стефане, так это лишь мысли о том, что того времени больше не будет. Его уже нет, как он считал. Осталось лишь существование, в котором и можно лишь постараться скрасить подобной прогулкой, вызывающую ностальгию и кое-какое вдохновение, все же.

Время…

Самый мудрый тот, кого больше всего раздражает его потеря. И сейчас Стефан спешил. Спешил насытиться тем временем, что было у него в Нью-Йорке. Всего три дня. За эти три дня он хотел успеть не то, что бы многое. Скорее – важное. Побывать на литературном форуме, ради которого он, собственно, и здесь. Современные писатели с разных уголков планеты, и такие же как он – начинающие, не признанные, желающие уловить ту суть, которую уже с легкостью преподают уловившие.