Богоубийство (СИ)

Перед самим собой Стефану было немного стыдно за то, что он практически никого и не знал среди участников форума. Разве что Энн Райс. И то, он не был особым фанатом такого литературного жанра, как готический роман, или же сага о вампирах. Он любил классику, томическую, томную, нудную, которую способен прочитать только тот, у кого практически отсутствует нервный аппарат в том нужном смысле, и у кого присутствует не то, чтобы ангельское – «стефанское» терпение. Терпение Стефана Полански – читать эти нудные книжищи, как сказал бы Льюис, не прочитавший и букваря в утрированном смысле. Естественно, философов немецкой классики и европейского экзистенциализма Стефан вообще знал назубок, и был отчасти смятен той мыслью, что не сможет застать ни одного из них, чтобы задать им хотя бы пару-тройку интересующих его вопросов. Услышать ответ от Фридриха Ницше, или Альбера Камю – для него было бы высшей степенью внутреннего покоя и удовлетворения. Ему то, по сути, было не интересно задавать вопросы писателям, которых он почти не знал. Сам себя он считал не таким уж и писателем, и на самом деле, никакого признания ему не нужно было. Так он думал сейчас, по крайней мере, признавая себя лучшим философом, нежели писателем. Но все же, он был здесь сейчас…

Эта книга…

Она мучила его больше, чем зубная боль клиента стоматолога. Написав чуть более сорока страниц, он почувствовал эмоциональную истощенность. Почувствовал то, что он выдохся, и чуть ли не готов бросить. Но выдохся не в плане терпения, а в плане идеи. Тех эмоций, что поначалу захватили его целиком. Теперь же он чувствовал некую двойственность. И «да» и «нет» были его спором. Стоит ли писать этот роман, который исходит из него врожденным образом, естественным, но придающим дискомфорт его мыслям и внутреннему мироощущению. Мыслям ни о чем. О смысле, которого он никогда не видел. О действии, которое вроде и есть. У которого есть конечный пункт. Цель. Но есть и противодействие. И это все бурлило в нем, но тихо, и незаметно, как болотная топь, засасывающая в себя. Этому подвергалась и его идея.

Так ли у них? У этих писателей? Вот, наверное, единственное, что он спросил бы у них. Возможно, это и значит, это и есть – быть писателем. Хотя, опять же, у Стефана язык не поворачивался называть себя писателем. Почему-то, все, о чем он думал сейчас, возвращало его к исходным страданиям – ментальным и духовным, даже творческим. Он посмотрел на дерево, которое очень любил, с целью обрести покой хотя бы на пять минут, а дальше станет легче, от осознания того, что у дерева этого жизнь далеко не проще.

Так и случилось. Стефан стал отвлекаться на природу, наконец, поняв, для чего он сюда пришел. Желание. Вот, что руководит человеком. И литературный форум, по сути, было его единственным желанием в Нью-Йорке. Иногда и о родном городке стоит позабыть на время, вырваться из него, возродить к нему теплые чувства, желание жить и работать в нем. Желание вернуться. Немного подняв в себе дух, Стефан теперь думал лишь о форуме. О том времени, которое планирует провести с удовольствием.

Наконец-то оказавшись на нем, Стефан почувствовал себя уверенно, но одиноко. Зал был огромным, количество мест и людей – тоже. Возможно, именно поэтому. Но это было и приятное чувство для Стефана. Уже давно ничто, как пребывание в компании с самим собой (и не важно, сколько людей вокруг – два, или две тысячи, как сейчас) вызывало в Стефане лишь умиротворяющее чувство спокойствия.

Черный приталенный пиджак, чрезмерно подчеркивающий стройность телосложения Стефана; белая классическая рубашка с идеально выглаженным воротником без галстука; аккуратно и старательно зачесанные волосы немного назад и набок, словно в противодействие их непокорности; и никуда не пропадающая щетина на худом лице – в таком неисправимом образе молодого преподавателя, философа и ценителя литературы присел Стефан на один из последних рядов, скромно скрестив руки на ногах, и внимательно слушая все, что говорилось и показывалось на обозрении.