Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

Само по себе определение «свои» не говорит ни о чём, кроме того, что бояре служат тому или иному князю или поддерживают его в тот или иной момент. В летописании XII–XIII вв. тоже нередко встречаются замечания о боярах как «своих» для того или иного князя[894]. Одного указания на то, что в каких-то случаях бояре определяются как «свои» для какого-либо князя или упоминаются в качестве или в составе «дружины» вокруг князя, совершенно не достаточно для определения их как «дружинной знати». Ещё В. В. Сергеевич отмечал, что и в летописных известиях XIV–XV вв. бояре упоминаются и с указанием князя, которому служат, и по территориально-географической принадлежности, и призывал не придавать этому значения[895].

Местоимение свой (для определения отношения к князю) не должно обязательно подразумевать какую-то «дружинную» или «служилую» связь просто потому, что употребляется далеко не только применительно к боярам или каким-то другим людям, состоящим на княжеской службе. Так, в договорах Смоленска с Ригой и Готским берегом XIII в., заключённых формально от имени того или иного князя, неоднократно упоминаются равноправно «свои мужи» и «свои смолняне», а в договоре 1229 г. фигурирует «свой лучший поп Еремей», которого князь Мстислав Давыдович послал для заключения соглашения. Эти «свои мужи» в договорах – вообще все горожане, включая купцов, бояр и княжеских людей (например, тиунов)[896]. Разумеется, ни о каком «институте дружины» тут говорить не приходится, и уж, во всяком случае, священник к нему точно никакого отношения иметь не может.

Наконец, выше уже отмечалось, что в памятниках древнерусской литературы боярами обозначалась знать самых разных народов и разных времён. И летопись не представляла здесь исключения. Так, например, в части Н1Лм до конца Х в., которая специально анализировалась в главе II, боярами обозначена знать не только киевского князя, но и византийского императора и египетского «царя» (фараона)[897]. В оригинальных известиях ПВЛ, не имеющих соответствия в Н1Лм, слово бо(л)яре употребляется также для обозначения болгарской знати[898], польской[899] и венгерской[900]. Причём о польской знати сказано тоже с определением «свои», но только это местоимение имеет в виду совсем не правителя: во время «мятежа» в Польше «вставше людье избиша еп(и)с(ко)пы и попы и бояры своя». «Бояры» здесь «своими» оказываются для поляков в целом.

Если бы слово бо(л)ярин имело узкоспециальное значение служилых людей, состоящих в особой организации «дружины» киевских князей, то таких обозначений в летописных рассказах не появилось бы. Ведь летописцы прекрасно осознавали, что социальное устройство и характер знати в других странах так или иначе, а особенно кардинально в Византии, отличались от Руси. Однако они исходили, очевидно, из одного смысла слова – представитель социальной и правящей (политической) элиты, – ив этом смысле древнерусская знать не отличалась принципиально от знати других стран и государств.

Трудно согласиться и с тем, какое значение А. А. Горский придаёт формированию «боярского вотчинного землевладения». Хотя историк отказался от тезиса, который развивали Б. Д. Греков и С. В. Юшков, о раннем зарождении сеньориального землевладения на Руси (чуть ли не в VIII–IX вв.), но он удержал главную идею, с которой этот тезис был связан, – что само это землевладение коренным образом изменяет общественный строй, означая наступление феодализма. Если «организация дружины», не предполагая частного землевладения её членов, соответствовала «раннефеодальной монархии», то с её распадом и появлением боярских вотчин в XII–XIII в. наступает «развитый феодализм»[901].