Боярин

— И ты будь здрава, тетушка, — зардевшись от того, что до сих пор в постели, ответила молодая мать.

— Как Настенька? — кивая на малютку в руках Лизы, поинтересовалась Ирина Васильевна.

— Слава богу. Ест да спит.

— Это хорошо. Во сне и материнском молоке вся сила. Дочку-то так и думаешь сама кормить иль мамке отдашь?

— Нет, сама кормить стану. Мы с Ванечкой очень дочку хотели, — вдруг опечалившись, проговорила она.

— Ну и правильно. Грудь у тебя справная, опосля не обвиснет, так что корми и никого не слушай. Опять же, эти портные-затейники чего только не удумают. Распоследнюю корову лебедушкой вырядить могут, а уж о такой красоте и говорить нечего.

— О чем это ты, тетушка? — высвобождая грудь из ротика насосавшейся и уснувшей дочери, поинтересовалась Лиза.

— Давай ее сюда, — тут же подступившись, требовательно протянула руки Ирина.

Получив кровиночку, она сразу приникла к спеленатому младенцу и жадно вдохнула. В нос ударил неповторимый запах младенца, пахнущего чистой душой и материнским молоком. Когда после третьего вдоха Ирина наконец оторвалась от пеленок, ее лицо светилось неподдельным счастьем.

— Вот так похожу к тебе, похожу и решусь на еще одного ребеночка, — томно произнесла женщина.

— Брось, — склонив головку набок, недоверчиво произнесла Лиза.

— Думаешь, уже не смогу? — с наигранным вызовом спросила княгиня.

— Ничуть не бывало. Да только… Те-отушка…

— Ну-у, — неопределенно покачав головой, протянула та, — и на старуху бывает проруха.

Однако не сказать, что при этом она была растеряна или огорчена. Ничуть не бывало. Радостная и довольная. Кто бы мог подумать. Пятый десяток. Да еще и с мужем своим сошлась не по любви, а из расчета и выгоды. А поди ж ты.

— Гастон знает?

— Нет еще, — с хитринкой ответила Ирина.

— А вытравить не хочешь? Ить как мучилась с сыном.

— С ума сошла, — грозно сдвинув брови, одернула племянницу тетка. — Раньше думать нужно было. А коли случилось, на то воля Божья.

— Прости, тетушка. Я и не думала тебя обижать, — искренне повинилась Лиза.

— Знаю, — вздохнула княгиня. — Ладно, то позади, и нечего оглядываться. Оно того не стоит. А ведь я к тебе по делу, девочка моя.

— По какому?

— Гонец из Пскова прибыл. Тамошнее вече кланяется Николаю и просит тебя на княжеский стол посадить.

— Меня-а?! — Удивлению Лизы не было предела.

— Тебя, красота моя. Тебя. И сразу скажу, Коленька уж и указ отписал.

— Как — отписал? — опешила Лиза от скорости принятия решения.

— А вот так.

— Так ведь не муж я.

— Ну и что. Бабой на княжении ни раньше, ни сегодня никого не удивишь. Нет, понятно, что редко такое случается, но невидалью какой назвать трудно. Тебя же в Пскове помнят и любят. К тому же не абы кто, а царского рода. И вдова князя Ивана Бобровнинского. Так что, я бы сказала, вполне закономерный выбор.

— А как я не пожелаю в Псков ехать, тогда что? — поднимаясь с постели и уходя за ширму, чтобы одеться, спросила Лиза.

— Угу. Николай так и сказал, что, мол, артачиться станет, — легонько покачивая уснувшую Настю, произнесла Ирина. — Потому и написал указ, не беседуя с тобой. Иль считаешь, что жизнь только в Москве? Так ить в Пскове тебе нравилось, вся в делах, вся в заботах. Эвон сказывают, что среди новорожденных Лизавет развелось небывало много.

— Но Псков и впрямь не Москва, — послышался голос из-за ширмы.

— Ничего. Карпов там такое устроит, что и Москве не снилось, — уверенно заявила Ирина.

— Вообще-то, я думала, Николай озлится на него за его желание оставить Псков на особицу.

— Так он и озлился. Поначалу. А потом… Вишь, какое дело. Помнишь, как иезуиты на Коленьку хотели влиять?

— Сказывал он мне о том, — выглядывая из-за ширмы, недоуменно подтвердила Лиза.

А и то. При чем тут Псков, Карпов и иезуиты? Нет, она прекрасно помнит, что именно он тогда сыскал покушавшихся на тетку, а потом вскрылся целый заговор. Но никак не могла взять в толк, как это все может быть связано.

— Так вот. Не угомонились аспиды эти. И чего удумали. Поначалу хотели меня и Голицына свести, потому как тот на Европу как на землю обетованную глядит, ну и я вроде как европейского не больно-то чураюсь. А чтобы того добиться, решили они Ивана извести, дабы сердечко мое освободить.

— И откуда ты все это ведаешь?

— Да все оттуда же. Из первых уст.

— То есть?

— А то и есть. Взяли мы тех тайных соглядатаев. Они, вишь, никак не успокоятся. С Голицыным меня свести не вышло, так решили на Гастона давить через родню, что во Франции осталась. Дабы он на меня влиял, а мы вместе, значит, на Николая. Однако супруг мой не тля какая. Как только к нему заявился соглядатай иезуитский, коим оказался воин не из последних, де Атталь, так он его скрутил — и пред очи государевы. Ну, побряцали малость оружием, так чтобы шума-то особо не поднимать. И предложили этим слугам папским на Русь нос свой более не совать. А чтобы лучше дошло, казнили обоих змей. Вторым оказался личный лекарь Голицына.

— Так Василий Васильевич вроде при должности.

— Глупо было бы столь умудренного опытом мужа задвигать. Опять же, после такого он еще более усерден в службе стал.