Боярин, скиф и проклятая (СИ)

— В стае Ауруса останется. Я ее в обиду не дам, заботиться буду. Здесь ее дом, со мной.

— Уже имя ей новое дали, — горько проговорил Лютобор. — А что с ней и с нами станется, если Яр тебя убьет?

— Тогда плохо будет, Лютобор, — Куница скинул капюшон, глядя на хмурое лицо боярина. — Тебя в жертву принесут, твоего сына волком воспитают, а жену отдадут тому, кто золотом заплатил. Сестра твоя себя в обиду не даст, я сказал ей, как сбежать, — скиф схватил Лютобора за плечо и крепко сжал. — Не бойся. Убью Яра, я знаю, я сильнее. Не в богах тут дело, а в людях.

И он, хлопнув по плечу боярина, побежал прочь. Кунице не терпелось уже взяться за нож, да победить Яра, отомстив за смерть отца. Он чувствовал, что в груди все горит и кипит, он ощущал, что день этот наконец-то пришел. Он — волк, он воздаст месть по делам Яра. Куница бросил взгляд на женщин, собравшихся вокруг Ярогневы, что получила новое имя и свое место в стае. Нового члена стаи всегда приветствовали радушно, ведь раз Анагаст принял, значит, Аресу угодно это. Да и волчиц молодых, не занятых, осталось не так-то много, так что приняли Ярогневу с распростертыми объятиями.

— Куница! — суровый голос Татьяны заставил его обернуться, отвести взгляд от Яры. Лютоборова жена была хмурой, злой и смотрела на него недоверчиво и злобно. — Потолковать надо нам с тобой.

— О чем потолковать? — Куница подошел к ней, предчувствуя недоброе.

— Оставь Ярогневу в покое, — буквально прорычала она, и ее синие глаза налились буквально каменной ненавистью и яростью. — Она сама не знает, чего хочет, а ты только путаешь ее со своей стаей.

— Она знает, чего хочет, — проговорил скиф. — И Ауруса не хочет оставаться с вами.

— Ее имя — Ярогнева, — отчеканила Татьяна. — И не тебе решать, с кем она хочет остаться!

— Да, потому что это решать мне, — раздался хмурый голос Яры, заставивший обоих повернуться к ней. — Таня, оставь Куницу в покое, он мне дурного не желает.

— Может, и не желает, но до дурного доведет, — боярыня нахмурилась и, прижав к груди сына, прочь ушла быстрым шагом, даже не оглядываясь.

Ярогнева скользнула пальцами по его ладони, и Куница перехватил их, крепко сжав. Повернувшись к ней, волк осторожно, словно боясь спугнуть, наклонился и поцеловал ее в лоб. Яра улыбнулась, ее щеки слегка зарделись, а глаза заблестели. Поцелуи переместились со лба на нос, на щеки, и на губы, горячие и мягкие. Куница улыбнулся, ощутив, как ему в грудь уперлись ручки, и, услышав, как смущенно зашептала Ярогнева:

— Не у всех же на глазах.

— Пойдем, — Куница потянул ее за стоянку, где камни были большие, и за которыми можно было спрятаться от чужих взглядов.

Он чувствовал, что разум застилает туман. Сев на сухую траву и усадив рядом с собой Яру, Куница тут же накрыл ее губы своими, крепко и нежно обнимая, по спине пальцами скользя и в волосах ими путаясь. Она рвано выдохнула, вцепившись в него крепко, словно потерять боялась, или что вырвут его из ее рук. Нервничала Ярогнева, переживала.

— Не бойся, — проговорил Куница, глядя в ее бледно-зеленые глаза, и гладя по лицу. — Я тебе не причиню вреда.

— Я не тебя боюсь, — она потерлась щекой о его ладонь.

— А чего?

— Что если Яр победит? — выдохнула девушка.

— Не победит, — Куница куснул ее за шею. — Не победит он меня. Арес меня выберет вожаком, я это знаю, потому что нечестно Яр стал вожаком. Не имел он права отца моего вызывать на бой, так что не вожак он, — пересадив белую к себе на колени, он притянул ее к себе еще ближе, прошептав на ухо: — Не бойся ничего и никого.

— Дурак ты, Куница, — оскалилась она. — Это меня смерть не забирает, а тебя — может.

— Упрошу Ареса отпустить, и к тебе вернусь, — проговорил он, смеясь. — Так что не бойся никого и ничего.

Ветер гулял над пустошью, безродной и сухой, холодной в это время года, но ни Кунице, ни Яре, не было холодно. Более не опасаясь гнева Лютобора, они наконец-то сошлись вдвоем, не шарахаясь от всякого звука, и шороха. Куница не мог отнять рук от своей белоснежной волчицы, прижимал ее к себе так, словно хотел стать с ней одним целым, целовал, как в последний раз. И она подавалась в ответ, она была чем-то, что в его руках расцветало как прекрасный цветок.

Не та девица в платье из малахитовой тонкой ткани, которая прогибалась под нескончаемым гнетом обязательств, требований и указаний, а нечто совершенно новое, дикое и прекрасное в своей дикости.

Куница хотел оставить ее подле себя, и не отпускать, но вскоре в небе поднялась полная луна, а у алтаря развели огонь, освещая ночь.

Пора было ненадолго расстаться, но Ярогнева чувствовала, что что-то недоброе нависло над головой. Стало ей как-то нехорошо, ноги ватные, голова наполнилась дурными мыслями, и девушка чувствовала, что не может даже дышать нормально, задыхается от страха. Даже несмотря на то, что Куница говорил, что все будет в порядке, что Арес его выберет, она чувствовала, что боится. Страх, глубокий и какой-то ненормальный, вибрировал и клокотал внутри нее.