Боярин, скиф и проклятая (СИ)

— Я же говорила тебе, дитя, — с горечью раздалось у нее за спиной. — Подарок мой предашь — все до последнего мига вспомнишь, и смертной станешь, — голос женщины из леса стал хлестким и жестким, как кнут. — Я полагалась на тебя! Я на тебя одну надежду полагала, а ты предала меня!

— Подарок — он на то и подарок, что не просят о нем, — выдохнула Яра, обернувшись и встретившись с холодными глазами Мары. — Посмотри на него. Ты же знаешь, какой он был. Не заслужил он этого.

— Смертен он, твой скиф, на судьбе ему написано смертным быть, — подобрав подол, женщина присела рядом с ней и погладила Куницу по щеке. — Он тебя даже не вспомнит, забудет тебя, словно и не было. Он тебя предаст, они всегда предают.

— Что будет потом — посмотрим потом, — Ярогнева залилась слезами. — Верни его, пожалуйста! Пожалуйста!

Мара осуждающе покачала головой и проговорила:

— Ты пожалеешь о том, — она нахмурила черные брови. — Ты жалеть будешь о том, что отдала мой подарок ради него. Все вспомнишь, что забыла. И навсегда это с тобой останется, подумай! Я могу забрать его из твоей памяти, ты можешь позабыть о том, что был вообще Куница.

— Я уже подумала, — выдохнула Яра. — Верни его. Об этом только прошу. Возьми свой подарок назад, только Куницу верни.

— Ауруса? С кем ты разговариваешь? — обеспокоенный и хриплый, старческий голос Анагаста заставил ее вынырнуть в реальность и понять, что факел давно потух, и что небо затянуло предрассветным холодным светом. — С кем ты говоришь, дитя?

Мары, как и не бывало. Яра обнаружила себя, стоящей на коленях рядом с хладным и окровавленным трупом Куницы. Его мертвые глаза глядели в небо, рот был приоткрыт, и раны были на месте. Мара не помогла, не вернула его к жизни.

— Не твое дело, — прошептала Ярогнева. — Чего тебе надобно, ста…

Внезапно все тело пронзила ужасающая боль, словно ее разрывали на сотни кусков одновременно, налетел зимний холод, а перед глазами замелькали отвратительные и ужасные картины. Она вспомнила все. Как вбежала в лес, как ее поманил блуждающий огонек, вспомнила, как ее в жертву принесли, зверью отдали. Как все тело по лесу звери растащили, терзая и кости обгладывая, и как из костей она восстала, Марой благословленная, получившая подарок, с которым не сравнится ни один яхонт, и ни одно златое украшение.

Она вспомнила, как служка, старая тетка с бородавкой на носу, удавила подушкой, в первую же ночь по возвращению домой. Она вспомнила, как знахарка плошку расколола, да горло ей вскрыла. Вспомнила, как ей в черноте ночной вогнали нож в спину. Вспомнила, как кони разбили копытами грудь и голову. Вспомнила, как берендей пробил одним ударом грудь, сломав ребра. Вся боль предсмертная, все агонии, все ужасы и все страхи были в ее голове, и грызли изнутри, завладев всем естеством.

Яра попыталась подняться, но не смогла: ноги подкосились, из груди выбило воздух болью. Ужасающей, отвратительной. Страх сковал все тело, и только взгляд уперся в окровавленное мертвое лицо Куницы.

Он смотрел в небо, а затем резко и судорожно вдохнул, да закашлялся, повернувшись к ней лицом. Янтарные глаза встретились с бледно-зелеными, и бледно-зеленые закатились от нового прилива боли и видений.

========== Глава 10. Пробуждение ==========

Над пустошью простирался туман: белый, как молоко, густой и непроглядный. Вся пустошь дремала, но не обитатели шатров скифских, и не временные гости их. Только белая девица в шатре жреца лежала на шкурах с мокрой и холодной тряпицей на лбу. Младенец на руках у Татьяны причмокивал губами, лопоча и ручонками пухлыми с косой играя. Боярыня глядела на сестру своего мужа, и хмурость не сходила с ее лица. Нечто странное и страшное она увидела в ту ночь, когда состоялся бой за власть в стае дикарей и душегубцев.

Куница убит был, сама она видела, своими глазами. И смерть его, и раны его, и то, как его труп унесли прочь. Но Анагаст привел его рано утром: живого, невредимого, но грязного, всего в крови. На руках Куница нес Ярогневу, что была белее прежнего, и что самое пугающее — вел он себя так, словно незнаком был с ней, словно не он глядел на нее накануне, как на самое ценное сокровище из всех. Злило это Татьяну, да слишком устала она от всего, что произошло, чтоб схватить какую палку, да шею намылить клятому скифу.

Еще своими глазами она видела, как муж ее в бою медведем лютым перекинулся, да Яра растерзал, на куски порвал, словно тряпкой он был ветхой. И на куски же хотел других скифов порвать, да только она на пути встала, и успокоился Лютобор, утихомирился, на колени пал пред ней. Его отнесли в шатер, для вожака предназначенный, и никого к нему не пускали.

Татьяна услышала тихий стон со стороны Ярогневы, и увидела, как лицо ее словно от боли искривилось. Девица закричала, мечась на шкуре и руками от кого-то невидимого отбиваясь, и в шатер вошел Анагаст, опираясь на посох. Как раз вовремя: не впервой Ярогнева ночью кричала, не впервые племянника своего пугала.

— Иди, — проговорил Анагаст, достав из кармана плаща мешочек с ароматными травами, — часть стаи она теперь.